Луиза Эрдрих - Круглый дом

Рэндалл подтянул длинные красные штаны с накладками, болтающимися спереди и сзади.

– Проверь, крепко ли прилажена защитная панель в паху, – с ухмылкой посоветовал Каппи, – а не то все узнают, что там у тебя в дефиците!

– Заткнись, балабол! – отрезал Рэндалл и, покосившись на меня, бросил: – А ты даже не начинай, креветенок!

Он поглядел в зеркало и прочертил две черных полоски сверху вниз, через лоб к бровям, а потом под глазами – по щекам до подбородка. Его глаза стали сразу похожи на грозные очи воина. Он сурово зыркнул на нас из-под роуча – боевого венца – и затряс перьями.

– Порази всех своими чарами! – попросил Каппи.

– А я что делаю? – отозвался Рэндалл. – Смотри и завидуй!

Он вышел на солнечный свет и принялся картинно делать растяжки около фургончика продавца сахарной ваты. Рэндалл уверял, что красные штаны – часть традиционного наряда, но мы с Каппи считали, что они все портят.

Девушка в кожаном топике отделилась от группки подруг и завороженно уставилась на Рэндалла, попивая через соломинку газировку из банки. А он задрал ногу на фаркоп фургончика и стал тянуться пальцами к носкам, как бы растягивая ахиллово сухожилие. Он дотянулся так два раза, а на третий пукнул от натуги. Но сделал вид, что ничего такого не произошло. Девушка рассмеялась так сильно, что поперхнулась и выплюнула газировку.

– Учись у мастера! – важно произнес Каппи. – Смотри, как делает Рэндалл, а сам сделай ровно наоборот!

Приехало семейство Энгуса: все они копошились вокруг машины. Мы отправились к нему, чтобы всем вместе пойти искать Зака. Когда наша четверка была в сборе, нам сразу захотелось жареных лепешек. Мы их быстро раздобыли и принялись уписывать, стоя в тенечке у трибун, где нас и нашли девчонки из школы. Девчонки всегда сначала заговаривали с Энгусом, потом с Заком, потом со мной. И уж после этого переключали все свое внимание на Каппи – он-то и был их настоящей целью. Всех наших одноклассниц звали почти одинаково: Шона, Дона, Шони, Донали, Шалана и просто Дон и Шон. Еще была девочка по имени Маргарет, которую назвали в честь бабушки, работавшей у нас на почте. Я разговорился с Маргарет. У Дон, Шон и прочих были одинаковые прически: волнистые волосы, зачесанные назад, закрепленные фиксирующим лаком, на веках тени, на губах помада с блеском и по две серьги в каждом ухе, джинсы в обтяжку, коротенькие топики в полоску и блестящие серебряные бусы. Я до сих пор дразню Маргарет по поводу ее наряда на пау-вау – потому что я помню все до мельчайших подробностей, вплоть до серебряного медальончика у нее на шее, внутри которого была фотка, но не ее бойфренда, а младшего братика.

Чтобы привлечь внимание девочки, Каппи достаточно было вести себя естественно. Он не выпендривался, как Рэндалл, не напяливал яркие перья. На нем были обычная застиранная футболка и джинсы. Его длинные лохмы естественным образом прикрывали один глаз, и чтобы убрать волосы с глаза, он не закладывал их за ухо, а применял эффектный взмах головой. И все. Он просто молол языком, чем и располагал к себе. Я заметил одну особенность его манеры: он, прямо как школьный учитель, обращался к какой-нибудь девчонке и просил рассказать о себе. Как она проводит лето, чем занимаются ее родители. Такая беседа всех сразу настраивала на непринужденный лад. Мы прогуливались вокруг арены позади трибун, стреляя глазами в других девчонок и видя, как они замечают, что мы их заметили. Так наша ватага продефилировала по кругу несколько раз. Девчонки купили сахарной ваты. И отмотав полоски верхнего слоя, поделились с нами. Мы пили ягодную газировку и старательно сминали ладонями пустые банки. Постепенно все пришло в движение. Ветераны войн вынесли американский флаг, за ним – флаг общества военнопленных и пропавших без вести, флаг нашего племени и традиционный посох с орлом. После выноса флагов вышли первые танцоры, а потом и участники Большого выхода выстроились в шеренгу и стали появляться на арене группами – от возрастных танцоров до совсем карапузов. Мы стояли на верхнем ряду, откуда все было видно: барабаны, гирлянды колокольчиков, деревянные трещотки, костяные трещотки и кружащиеся под зажигательные ритмы танцоры с бубенчиками. Я всегда с замиранием сердца наблюдал за Большим выходом и невольно притопывал в унисон с танцорами. Зрелище было грандиозное, захватывающее, дерзкое и веселое. Но в тот вечер я думал только об одном: как бы улучить удобный момент, подхватить рюкзак и удрать…

Я бежал напрямик, по лесным тропинкам, пересек пару пастбищ, несколько раз срезал путь по проселкам. Я добежал до дома Лафурнэ еще засветло. Дворовый пес тявкнул раз, но, узнав меня, присмирел.

– Привет, Флек, – тихо произнес я, и он лизнул мою руку. Мы с ним устроились за сараем и просидели там полчаса, пока не стемнело. После этого я еще немного подождал, и когда стало совсем темно, натянул пару маминых кожаных перчаток – они были тугие, еле налезли – и пошел к задней двери, сжимая ломик, который оставил для меня Каппи.

Когда я взломал дверной замок, в доме раздался собачий лай. Но и эта собака меня узнала, завиляла хвостом и пошла за мной к оружейному шкафчику. Звон разбитого стекла ее напугал, но она не залаяла, а радостно заскулила, увидев, как я достал ружье. Наверное, решила, что мы сейчас пойдем на охоту. Но вместо этого я сунул коробку с патронами в свой рюкзак, отключил от сети и сдвинул с места телик, рассыпал по полу инструменты из чемоданчика. Потом попрощался с собачками. Я перебежал через шоссе и нашел тропинку, которую мы с Каппи выбрали для моего отхода. Тут мне пришлось воспользоваться фонариком, который я поспешно выключил, заметив свет фар приближающегося автомобиля. Неподалеку от нашего наблюдательного пункта мы заранее выкопали в земле яму. Я тщательно завернул ружье и патроны в мешки для мусора, закопал в яме и сверху набросал веток, палых листьев и травы. Во всяком случае, при свете почти полной луны место казалось нетронутым. Я попил и отправился в обратный путь к арене пау-вау. Шел я тем же маршрутом: сначала лесом по уже знакомым тропкам и болотцам, потом спустился вниз к старой двухполосной грунтовке, потом пустился через лес по почти нехоженой тропе, по которой кто-то еще иногда волок отсюда хворост. Я пересек лошадиное пастбище и услышал несмолкающий бой барабанов: там уже распевали старые шуточные песенки и играли в «спрячь камешек в мокасин».

Люди не спали и веселились всю ночь, в некоторых палатках устроили временные казино. Я добрался до нашей палатки и раскрыл молнию на сетке от насекомых. Каппи ждал меня. Рэндалл где-то шлялся. Каппи поинтересовался, как все прошло.

– Гладко, – ответил я. – По-моему, все прошло гладко.