Александр Бушковский - Рымба

Так оно и вышло как всегда, что деревня между молотом и наковальней оказалась. Бросили рымбари жребий, кому идти в солдаты. Выпал он сыну Николы-кузнеца, Митьке. Собрала ему матушка котомку, повесила на шею малую иконку. Отец вручил прадедов штык, в нож перекованный. Ты, говорит, по́йко [9] Пойко – парень ( карел .). , от службы не бегай, на службу не рвись. Помни, чему тебя Рымба учила.

Поклонился Митя отцу-матери, перекрестился на образа, котомку на плечо – и пошел на бережок. Там уже младшие братья в лодочке ждут, на мандеру перевезти. Девки поплакали, собаки полаяли, и простыл след солдата…

А деревня-то жилы напрягла не на шутку. Трое мужиков взяли кирки да лопаты, на железную факторию отправились, руду по “волчьим ямам” копать. Трое с киянками и топорами да в лодье под парусами на верфи пошли, корабли для царского флота строить.

Взрослых мужиков в деревне шестеро осталось на двенадцать дворов. При всем старании земли не обработать. Уж и бабы сохой пашут, и мальцы за бороной ходят, старики-старухи сено косят, ворошат, в стога мечут. Все одно не справляются. Без мужика не родит земля, зарастают поля, голод подступает. И налоги платить время поджимает. А еще ведь рыбачить кому-то надо! Солить-вялить рыбу на зиму. И пушнину на подать ловить!

Помолился отец Моисей, чтобы Господь его вразумил, как из положения такого выбраться, Рымбе загнуться не дать и чтоб приход не разбежался. Сел в лодку на кормило, взял на весла Митрофана, и погребли они на мандеру вдоль бережка по церквям да часовням службы петь.

На матером берегу не лучше положение. Села да деревни сызнова пустеют, хутора хиреют, церкви запираются. Новорожденных крестить отцу Моисею некого, новобрачных венчать – такая же печаль. Что уж дальше говорить, коль на исповедь народ перестал ходить, причащаться не торопится. Иногда с Митрофанушкой вдвоем служили литургию.

Зато в заводах Бутенантовых жизнь кипит. Мастеровых согнали со всей России. Рудознатцев-кузнецов, лесорубов-плотников. Каменщиков, столяров, гончаров, литейщиков. И разной другой твари по паре. А главное, две сотни мастеров-оружейников из Тулы.

От рассвета до заката по своим местам артельно трудятся. Лесорубы просеки под дороги чистят, лес сырой для стройки волокушами тянут. Бывает, конь не выдержит, встанет, голову опустив, бока мехами ходят, из глаз слезы, пена на губах. А мужик – тот ничего, он двужильный. Перекрестится, в ладони поплюет, лошадку выпряжет и вместо нее хомут на шею. Глядишь, бревнышко из грязи и вытянет. Если горб не треснет. В общем, лес валят – щепки летят.

Плотники из того лесу цеха подымают, на скорую руку бараков нарубили, спят на нарах, по углам харчуются. Вместо церкви посреди слободы контору воткнули. Рядом кабак.

Рудокопы по пояс в болотах и в тучах мошкары породу роют. Из болот руду по речкам к озеру сплавляют, к заводским причалам в лодочках везут. Тащат к печам, в сыродутных горнах железо выжигают, в крицы его спекают. Сил не жалеют.

Дальше кузнецы тверские да уральские его плавят, молотят, прокатывают, только окалина летит. Бороды от жара курчавятся. А тульские оружейники пищали да фузеи изделывают – сверлят, нарезают да шлифуют. Искры ловят, опилки железные метут, пылью кашляют. Любо-дорого глядеть.

На верфях переклик мастеров, перестук топоров – корабли заложены, мачтовые сосны стоя сохнут, стружкой желтеют. Черный вар в котлах кипит, пилы дерево грызут. Такелаж из льняной пеньки на ветру звенит, паруса крыльями хлопают. Кораблями этими оружие для марсовых утех в войска повезут. Война на носу. Как гроза ворчит, зарницами сверкает, приближается.

Крестьяне же по обеим сторонам границы давно уже мирно меж собой живут, торгуют помаленечку. Кое-кто и породнился уже. А тут беда такая! Хоть и не желает порубежный народишко воевать ни с нашей, ни со шведской стороны, однако никуда не денешься – нужен государю Петру Алексеевичу выход к Балтике. Торговать с Голландией, Неметчиной и всей Европой. Что ж, ему виднее, он помазанник…

…Поутру вышли отец Моисей с Митрофаном в лодочке от одного старого креста берегового к заводу. Молодой гребет, старый рулит. Кормовым веслом курс поправляет. А кругом на белом свете лето убывает, осень приближается. Ветерок свежеет, холодает-подсвистывает, водица озерная темнеет, тяжелее становится. В борта волной постукивает, аж ребрышки у лодочки поскрипывают.

Что Митроша – не матрос, что святой отец – не штурман. Это, однако, приходится признать. Мыс кое-как обогнули, на ветер вышли, и понес их водогон не туда, куда мечталось, а вовсе даже в другую сторону.

Сколько против ветра ни греби, спину ни рви, а обратно к мысу не причалишь. Скоро горе-мореходы руки себе отмотали, поту наглотались, брызгами промокли. Выходит опять, только и остается, что молитву творить. Я, говорит отец Моисей Митрофану, буду все же рулевым веслом нашу лодочку по ветру держать, а ты свои гребные можешь бросить да начать читать Богородице.

Так и сделал Митрофан, только видит, что не удержать отцу Моисею лодку носом к волне без его помощи. Пришлось снова на весла навалиться да еще и в полный голос молиться. Кое-как выровнялись.

С волны лодочка скатывается, словно детские санки со снежной горы, и теми же саночками на новую волну, как на сугроб, взбирается. Только сугробы те синие с чернотой, дна меж ними не чуется, а про́пасть только, и, если не взберешься на гребень, держись за борта. Иначе вытряхнет из лодки, как крошки из горсти.

Все выше волны, все злее, все глубже меж ними ямы. Пару раз перехлестнуло гривой водяной, окатило с ног до головы, захлюпали лапти, нырнули обмотки по щиколотки в лодке. Побледнел Митрофан, укачало на носу, закружилась голова, да и отцу Моисею ком к горлу подступил.

Уносит их от родного бережка в открытое озеро, к вологодским скалам и мелям, пескам-тростникам. Уж отец Моисей “Живый в помощи…” забасил, а ветер все крепчает. Резвые барашки-белыши по гребням волн заскакали.

Но мелькнул вдали парус. Или показалось? Креститься надо, если кажется. Закрестились. Нет, не блазнит. Точно парус! Только б мимо не пронесся, среди волн их разглядел!

Слава богу, в наших краях паруса на кижанках – как упряжь на телегах. Такелаж вожжами называется. Лодкой, как лошадкой, управлять можно. Перекинул вожжи с парусом на другой борт, руля круче заложил, и лодочка аж поперек волны пойдет в руках смелых да умелых.

Заметили ребятушки под парусом Митрошу с отцом Моисеем. Догнали, подошли, линь перекинули. Подтянули борт к борту. Оказались рымбари. Лица скорбные. Перепрыгнули батюшка и чадо в лодку к землякам, как козлята молодые через изгородь, а свою посудину на веревке болтаться оставили позади, за кормой.