Лили Кинг - Эйфория [litres]

– Прошу тебя, давай оставим эти игры.

Лицо ее побледнело и осунулось, в точности как при нашей первой встрече.

– Останься со мной, – взмолился я. – Останься со мной, и вернемся вместе к киона. Останься со мной, и мы уедем в Англию. Останься со мной, и мы уедем. Куда захочешь. На Фиджи, – в отчаянии лепетал я. – На Бали.

– У меня из головы не выходит, как мы думали, когда впервые появились там, что Ксамбун – это их бог, дух. Некий могущественный погибший предок. А теперь так оно и есть. – Она попыталась продолжить, но всхлипнула и прижалась ко мне.

Я обнимал ее, пока она плакала. Гладил по волосам, распущенным и слегка спутанным.

– Останься со мной. Или позволь мне поехать с тобой.

Она потянула мою голову вниз, поцеловать. Губы теплые. Чуть соленые.

– Я люблю тебя, – прошептала она прямо в мои губы. Но это означало “нет”.

На обратном пути в город она молчала и, не сказав ни одному из нас ни слова, отправилась сразу в свою комнату.

Фен помахал бутылкой коньяку, которую вручил ему полковник:

– Выпьем по маленькой? Чтобы уснуть.

Я сомневался, что у него проблемы со сном, но все же пошел в его номер. Отчего-то в глубине души надеялся, что мы могли бы во всем разобраться. В подобной ситуации мужчина киона предлагает сопернику несколько дротиков, топор, немного орехов бетеля – и жена его.

Комната Фена была точной копией моей, только по другую сторону холла. Те же зеленые стены и вязаное белое покрывало на единственной кровати. Он налил коньяк в два стакана, стоявшие на подносе у кровати, протянул мне один.

Раскрытые саквояжи и остальное барахло валялись у окна, но флейты среди вещей не видно. В комнате не было гардероба и шкафов, а в ящик маленького комода у дверей она бы не поместилась.

– Она под кроватью, – поставив стакан, он выкатил флейту. По-прежнему завернута в тряпье и перевязана бечевкой, но уже небрежно, как будто он устал бесконечно ее упаковывать и распаковывать. – Она бесподобна, Бэнксон. Еще великолепнее, чем я запомнил. И вся покрыта символами. – Он наклонился развязать.

– Нет. Не надо. Я не хочу ее видеть.

– Да нет же, хотите.

Он был прав. Хотел. Хотел убедиться, что он лжец. Изолированное, отталкивающе отвратительное племя мумбаньо и логографическая письменность? Невозможно. Но как бы мне ни хотелось уличить его, я не доставлю ему удовольствия продемонстрировать мне трофей.

– Нет, Фен.

– Как пожелаете. Тогда дожидайтесь, пока эта штука окажется под стеклом. Клэр и полковник считают, что я смогу выбрать любой музей, когда буду готов расстаться с ней. – Он уселся на кровать, махнул в сторону черного стула у стены: – Двигайтесь ближе.

Спеленутая флейта лежала на полу между нами. Я прикончил свой коньяк махом, в два глотка. Собрался встать и уйти, но Фен заново наполнил мой стакан, прежде чем я успел двинуться с места.

– Я не украл ее, – серьезно проговорил он. – Мне передали ее на специальной церемонии за два дня до нашего отъезда. Научили, как заботиться о ней, как кормить ее, и как раз когда я подносил к ее рту кусочек сухой рыбы, я и заметил вырезанные письмена. Абапенамо сказал, что только великий человек достоин познать их. Я спросил, великий ли я человек, и он сказал – да. А потом встрял Колекамбан со своими тремя братьями. Он заявил, что флейта всегда принадлежала их клану, а не Абапенамо, а потом схватил ее и унес. Люди Абапенамо хотели броситься в погоню, но я понимал, что добром это не кончится. И остановил их. Я сохранил мир. Сын Абапенамо рассказал, куда Колекамбан унес флейту, и я понял, что смогу вернуться за ней. Я знал, что не в состоянии уехать без нее. Нельзя просто так бросить фрагмент культурной мозаики. Но я хотел вернуть ее мирным путем, никому не причиняя вреда.

Ощущение бесславного провала этого плана повисло в комнате. Я вспоминал, как он сначала предлагал мне стать партнером в его затее, рискнуть жизнью ради его авантюры. Ведь это мой труп мог лежать в каноэ.

– Почему они не стреляли в вас, Фен?

– Я же сказал. Я применил заклинание добу.

– Фен.

Он определенно хотел убедить меня в этом, но еще больше стремился просто поддержать мой интерес к нему. Он был как маленький мальчик, который не хочет оставаться один в темноте.

– Думаю, Ксамбун хотел умереть, – сказал он. – Думаю, он искал смерти.

– Что?

– Первую ночь мы провели в джунглях недалеко от деревни. Я проснулся и увидел, что у него в руках мой револьвер.

– Он во что-то целился?

– Нет, просто держал в руках. Вряд ли он хотел убить меня. Скорее, собирался с духом, чтобы застрелиться. Я убрал револьвер подальше и больше не доставал его. Мы нашли нужную тропинку и дождались, пока солнце сядет. Он двигался бесшумно и скрытно – наверное, и впрямь был выдающимся охотником, – а когда мы заполучили флейту, он внезапно стал беспечен, как будто хотел, чтобы нас обнаружили. От деревни мы были на приличном расстоянии, но собаки нас учуяли. Я знал, что все равно надо добраться до каноэ, и мы так и сделали, но он отказался лечь на дно. Начал орать какую-то чушь, и мне стоило бы силой повалить и угомонить его, но нужно было завести мотор и вытаскивать нас оттуда поскорее. Не понимаю. Я ведь обещал ему четверть выручки от продажи этой штуки.

Я не знал, чему здесь верить. И какая вообще разница. Ксамбун мертв. Лайнер “Калгарик” отходит завтра в полдень.

Нужно было встать с этого черного стула.

– Я видел тебя на берегу с ней, – сказал он. – Я знал, что это произойдет. Я не идиот. Ты знал, что я уйду, а я знал, что ты не будешь меня останавливать. Но тебе не удастся заполучить Нелл, как любую другую девчонку. Она говорит, что она южный тип, но она не укладывается в нашу схему. Она вообще совершенно иной человек. Поверь мне хоть в этом.

Он плеснул мне коньяку. Мы почти прикончили бутылку.

– И какой же?

– Да будь я проклят, если позволю тебе узнать.

На этот раз я встал. И он тоже.

– Я должен был забрать эту флейту, – сказал он. – Неужели ты не понимаешь? Необходим баланс. Мужчина должен быть главным – иначе не бывает. Что мне оставалось – писать книжечки, подражая ей идиотским эхом? Мне нужно было нечто грандиозное. И вот оно. А книжки об этом напишутся сами.

– Кровавыми чернилами, Фен.

Проходя через холл, я задержался у лестницы, ведущей на третий этаж. Поколебавшись, вернулся к себе. Как можно тише открыл дверь – на случай, если ей слышно происходящее у меня, как мне слышно, что делается в ее номере. Я не хотел разбудить ее и не хотел, чтобы она знала, что я выпивал с Феном. Я лежал одетый на кровати и смотрел на белый оштукатуренный потолок. Тишина. Я надеялся, что ей удалось уснуть. Кровать показалась удобнее, чем в прошлые ночи; Фен был прав: несмотря на легкое головокружение, коньяк помог провалиться в сон.