Мари-Од Мюрай - Спаситель и сын. Сезон 1

— Ничего не скажешь, печально, — вздохнул Спаситель. — Недавние трагические события потрясли многих очень глубоко.

— Террористические акты?

— Да. Они дали пищу их… н-ну…

Спаситель проглотил слово «паранойе».

— Моя мама ненормальная? — спросил Габен.

— Нет. Ее положили, чтобы посмотреть, пьет ли она нужные лекарства. Вот увидишь, скоро она будет в норме. Да и что значит норма? У каждого из нас есть какие-то особенности. Нельзя всех… — Он нарисовал в воздухе кавычки и добавил: — Нормировать.

Но чем больше старался Сент-Ив убедить Габена, что происходящее — дело житейское, тем мрачнее становился подросток. Спаситель искоса взглянул на часы. 22:15.

— Мне пора, Габен. Сын остался дома один.

— Сколько ему?

— Восемь.

— А как же я? — требовательно спросил Габен.

— Завезу тебя домой по дороге.

— Я тоже один.

Спаситель едва удержался, чтобы не сказать: ты же старше моего сына вдвое, Габен! Но этот паренек со светлой кудрявой головой, мягким носом и ямочкой на подбородке показался ему юным боксером, которому жизнь нанесла свой первый удар.

— Будешь спать на кушетке у меня в кабинете? — предложил он Габену, прямо скажем, без большого воодушевления.

Они приехали на улицу Мюрлен, и Спаситель отвел Габена к себе в кабинет.

— Здесь я работаю, — сказал он и положил на кушетку плед и подушку. — Туалет рядом.

Убедившись, что Лазарь спит, Сент-Ив и сам наконец улегся в постель. Он уже начал засыпать, но внезапно вспыхнувший вопрос разбудил его. Откуда Лазарь знает, что Пупара-младшего зовут Габен? Спаситель был уверен: он ни разу не упоминал при сыне это имя. Или упоминал?.. Спаситель провалился в сон.

На следующее утро Лазарь, войдя в кухню, перепугался: кто-то незнакомый стоял и шарил у них в шкафчиках.

— Ты кто?

— Привет! — отозвался парень, даже не повернув головы. — А где у вас кружки стоят?

Однако Лазарь не собирался впускать чужих на свою территорию.

— Кто ты?

— Габен.

— А-а-а, — кивнул Лазарь, словно бы говоря: вот ты какой!

Он представлял себе Габена не таким высоким. Скорее такого же роста, как был он сам.

— Ты большой.

— Только кажется. А тебя как зовут?

— Лазарь.

— Лазарь, — повторил Габен. — Вроде как того парня, который воскрес, кажется.

— Нет, меня как вокзал.

Вокзал Сен-Лазар. Так когда-то сказала про его имя няня Николь. Он сам достал из шкафа кружки, конфитюр и шоколад в порошке.

— А почему твой отец не встает? — удивился Габен.

— Он встает позже, чем я. Он не жаворонок.

— Я тоже.

— Для тебя это нормально. Мозг подростка. У всех в мозгу находится мелатонин, он помогает засыпать, но у подростков мозг его вырабатывает в другое время, чем у взрослых. Вечером подростки не хотят спать, а утром хотят.

Читая лекцию, Лазарь резал хлеб, подогревал молоко, а Габен смотрел на него во все глаза. Ну и гном! Откуда такой взялся?

— Мне это папа объяснил, — сказал Лазарь.

Он сказал не совсем правду. Отец объяснял это не ему. Сент-Ив рассказывал, как работает мозг подростка, успокаивая родителей, которые пришли к нему посоветоваться: они никак не могли по утрам добудиться своего сына.

— Хорошо, когда у тебя папа — доктор, — заметил Габен.

— А твой кто?

— Никто.

— Как никто?

— У меня нет отца.

— Как это нет? Отец есть у всех, хотя бы только биологический!

— Ой-ой-ой. — Габен в притворном ужасе взялся за голову.

Медленные шаги в коридоре возвестили о приближении Спасителя. Он остановился в дверях кухни, потянулся, зевнул и, ни слова не говоря, даже не поздоровавшись, включил кофеварку. Габен снова удивился. Неужели этот небритый дядька в майке — его психолог?

— Пап, что такое: желтый и проходит сквозь стену? — заторопился Лазарь, полный сил в 8 часов 10 минут (спасибо детскому мелатонину).

— Н-ну-у-у… — отозвался Спаситель, опустившись на стул.

— Волшебный банан. А что такое: красный и расшибся о стенку? А-а-а, не знаешь? Помидор, который решил, что он волшебный банан.

— М-м-интересно, — с трудом выдавил из себя Спаситель.

Габену тоже захотелось поучаствовать в разговоре, и он, ни секунды не задумавшись, спросил:

— А что такое: синее, белобрысое и плюется стружками?

Спаситель и Лазарь с недоумением переглянулись.

— Это смурфетта дрючит Пиноккио.

Лазарь расхохотался такому непонятному ответу, потом спросил Спасителя:

— А что смешного?

— Ничего, — буркнул Спаситель, про себя пожалев, что пустил к себе в дом этого дылду.

Но позже, когда смотрел в окно, как ребята шли рядышком по саду, наоборот, порадовался: ему показалось, что у его малыша появился телохранитель.

— У тебя что: руки себе режешь, фобия на школу или еще что-то? — расспрашивал Лазарь своего спутника, заведя разговор скорее из вежливости, чем из интереса.

— Ты двинутый? — вскинулся Габен.

— Папа говорит, что люди, у которых что-то не в порядке, помогают нам многое понять про самих себя.

— Вы оба двинутые.

Мальчики вышли из аллеи Пуансо на улицу Мюрлен, и Габен сказал Лазарю, что еще ни разу не выходил из их дома через заднюю дверь.

— Смотри, а что это там такое?

Габен остановился, и Лазарь, тянувший, опустив голову, свой ранец на колесиках, уткнулся в него. Габен смотрел в сторону парадного входа. Лазарь тоже посмотрел туда. На ручке двери висел белый пластиковый пакет, из него торчало что-то очень странное. Габен поднялся на крыльцо — всего-то две ступеньки — и заглянул в пакет, не трогая его.

— Кла-а-асс, — выдохнул Габен и сделал гримасу, словно его сейчас стошнит.

— Что там? Что? — спрашивал Лазарь, не поднимаясь на крыльцо.

Медлительный Габен не успел ответить: Лазарь сам вспрыгнул на крыльцо и понял, что торчало из пакета, — это был куриный клюв. В пакете лежала дохлая черная курица, ее удушили красным шнурком, обвязанным вокруг шеи.

— Там еще бутылка, — сказал Габен. — Это что? Покупки для твоего отца?

Лазаря вдруг осенило. В голове будто молния вспыхнула.

— Порча! Бери быстро пакет. Надо его выбросить.

— Что-что? — переспросил Габен.

От волнения Лазарь двигался все быстрее, а Габен становился все медлительнее. Он посмотрел направо, потом налево. Улица была пустынной. Сент-Ив снял себе квартиру в очень тихом квартале. Не обнаружив свидетелей, Габен решился: он снял с ручки пакет и даже вытащил бутылку, чтобы как следует рассмотреть ее.

— Класс, — опять повторил он, довольствуясь весьма скупым словарем для выражения самых разных чувств и эмоций.

На бутылке была этикетка мартиниканского рома «Ла Мони», но рома в ней не было. Бутылка была наполовину заполнена коричневатой жидкостью, в которой плавали трава, водоросли и мертвые головастики.