Халлдор Лакснесс - Рыбаки уходят в море… Исландская новелла
- Название:Рыбаки уходят в море… Исландская новелла
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Прогресс
- Год:1980
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Халлдор Лакснесс - Рыбаки уходят в море… Исландская новелла краткое содержание
Сборник знакомит с произведениями как признанных мастеров, уже известных советскому читателю — Халлдора Лакснесса, Оулавюра Й. Сигурдссона, Якобины Сигурдардоттир, — так и те, кто вошел в литературу за последнее девятилетие, — Вестейдна Лудвиксона, Валдис Оускардоттир и др.
Рыбаки уходят в море… Исландская новелла - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Как только у Гвюдйоуна выпадала свободная минута, он садился за орган или играл на скрипке.
Йоунас и мой отец были добрыми друзьями. Йоунас говорит, что погостить у Гвюдйоуна и его жены было очень приятно, если только находилось для этого время. По его мнению, Гвюдйоун был на редкость общительным человеком и поистине талантливым рассказчиком. Он рассказывал о своей родной округе у Боргар-фьорда, о бесчисленных событиях и приключениях своей жизни в те годы, когда работал начальником дорожных работ на севере и на востоке страны, а также о всяких забавных людях и чудаках, которых встречал в разных местах. Причем рассказывал так искренне, так захватывающе, что собеседник забывал о времени. Гостю никогда не приходилось искать предмета для разговора. Отец говорил, не повышая голоса, лукаво улыбаясь, говорил свободно, как по писаному, точно заправский оратор.
Из рассказов Йоунаса о моей матери возникает портрет женщины, совершенно мне незнакомой. Он утверждает, что при всей своей молчаливости и застенчивости в общении с людьми она неизменно была весела и обходительна, и заканчивает рассказ хвалебной тирадой о том, какой хорошей хозяйкой она была для всех своих работников, причем никогда не вмешивалась в дела других или в дела, которые были ей чужды. Она почти не выезжала с хутора, разве что в Рейкьявик по делам хозяйства, никогда не посещала соседних хуторов, хотя прожила в Лакснессе целых двадцать три года. Так и не привыкнув к этим краям, в 1928 году она навсегда уехала со своими дочерьми в Рейкьявик и купила дом в городе. Я жил тогда за границей. Йоунас пишет, что мать была весьма умной женщиной; со знакомыми она держалась любезно, но с посторонними была сдержанна. Все это соответствует действительности.
Я уже говорил, что не понимал этой загадочной женщины, но могу утверждать, что она была моим добрым гением, и пока была жива, да и сейчас тоже. Однажды ради меня она продала свою лучшую корову, словом не обмолвившись мне об этом, просто послала деньги с обычной просьбой извинить за то, что их слишком мало.
Двенадцати лет я уехал из дому учиться и, в сущности, бывал только гостем моих родителей в Лакснессе. После кончины отца я долго жил за границей, но, когда изредка, раз в несколько лет, приезжал домой, мы с матерью говорили о здешних делах так, как будто я все это время провел дома. Не помню, чтобы она затрагивала какую-нибудь тему, связанную с моими книгами или учебниками, хотя прекрасно знаю, что она читала в них каждое слово. В разговоре у нее, как и у старушки бабушки, была манера либо отвечать пословицами, либо начинать ответ с афоризма или поучительной сентенции. Как ни странно, моя мать никогда не производила впечатления старой женщины ни поведением, ни речью. Она любила меткие словечки и резкие характеристики, зачастую производившие впечатление грома среди ясного неба. Она была начисто лишена всякой сентиментальности — наверное, как раз потому, что была истинно эмоциональной натурой. Она никогда и ничем не выказывала людям сострадания или смущения. Но нередко давала человеку или событию короткую характеристику, да такую исчерпывающую, что прибавить к этому было нечего. Слащавое сюсюканье действовало на нее, как резкий звук раздираемой мешковины.
В течение нескольких лет у нас в Лакснессе жила очень красивая девушка Гвюдфинна, или сокращенно Финна. Это была одна из тех крупных статных работниц, которые в сенокос вечно затевают возню с парнем, посланным отнести на луг послеобеденный кофе. Позже она сошла с ума и бродила по Рейкьявику как тень прежней Финны. Моя мать любила эту девушку, и они иногда встречались. Однажды в новогоднюю ночь, когда все — в том числе Финна — вышли на улицу, чтобы повеселиться, разразился такой снежный буран, что в городе с трудом можно было пробраться от дома к дому. Гвюдфинну нашли в сугробе в восточной части города. Об этом событии моя мать сказала одну-единственную фразу, которая, наверно, взята из народной сказки: «Все вернулись домой, кроме Финны».
Как-то раз в непогожий зимний вечер к матери попросилась на ночлег женщина; мать была вдова и жила в Лакснессе. Ночью родился ребенок. Мать не отпустила женщину и ребенка до наступления лета. Хотя проку от этой женщины в хозяйстве не было, они с матерью подружились на всю жизнь.
Когда моя мать лежала на смертном одре, она сказала, будто заранее зная, что конец близок: «Нет, спасибо, теперь я не буду есть несколько дней».
В один из последних дней ее жизни по радио выступала женщина с лекцией о необходимости экономить при готовке еды, и, когда она дошла до того, как можно сэкономить маргарин, мать сказала: «Нельзя ли выключить эту бабу!»
Мы пытались уговорить ее поесть, внушали, что пища придает силы человеку, даже больному. «Мне не повредит, если я не буду есть, — сказала она. — Твой отец перед смертью не ел пять дней».
Мой отец умер на пятый день после того, как заболел, и моя мать тоже.
Вестейдн Лудвикссон
Монолог перед трубой
Они прекрасно знают, что у меня не было дурного умысла, но притворяются, что приняли мои слова всерьез. И дурачат меня, намекая, будто слышали нечто непозволительное. Однако у меня нет уверенности, что они вообще ничего не слышали, вполне можно допустить, что они слышали все до единого слова, и, если я теперь захочу уволиться, а они нажалуются на меня в контору, кто знает, что со мной будет. Они могут отдать меня под суд, хотя и знают: не было у меня злого умысла.
Они все используют против меня, но, если я притихну, есть надежда, что со временем кого-нибудь из них переведут на мое место. Небось рады-радехоньки, что я остался в котельной: кому охота всю смену торчать здесь в полном одиночестве.
Я истопник. Дежурство у котлов длится восемь часов, и все это время я не вижу ни одной живой души. И ем тут же, у котлов, потому что подменить меня некому, а оставлять котлы без надзора запрещено. Моторист сидит в соседнем помещении, но ему лень заходить ко мне, чтобы узнать, как дела. Он отпилил кусок старой трубы и приладил его между нашими помещениями. Каждые полчаса он бубнит в свой конец: «Ну, что там у тебя?» или «Как дела, приятель?» — или просто кашляет и бормочет, чтобы я знал: он там. Мне отчетливо слышно все, что он говорит, хотя длина трубы четыре метра. Я сообщаю ему показания приборов. Иногда он отвечает: «Отлично». А чаще вообще молчит.
Сколько я здесь работаю, рыба идет бесконечным потоком, передохнуть некогда, вот у меня и возникло желание поговорить. Разве я стал бы разглагольствовать перед этой трубой, будь у меня иногда хоть маленькая передышка, чтобы я мог проведать дедушку с бабушкой, дядю Йоуи, поговорить с кем-нибудь или просто сбегать в кино? У меня пи на что нет времени, и взяться ему неоткуда, только и успеваю, что прийти домой да поспать, а там, глядишь, опять пора на работу. Я всегда боялся не выспаться: вдруг усну на работе, это запрещено не зря, это на самом деле опасно. Я никогда ни с кем— не беседовал, никого не видел, кроме рабочих в заводском автобусе по дороге на работу или домой. И теперь все так же. Меня это ужасно угнетает, ведь я самый обычный человек, но я терпел целых пять месяцев, а пять месяцев у котлов — срок немалый. Мне кажется, я достаточно хорошо проявил себя, чтобы со мной считались.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: