Анатолий Новиков - Календарные дни

Хъо! Надо терпеть, хотя у нас и не принято на одного стадом набрасываться, думалось Беку, только у каждого народа свои обычаи. Надежда и терпение легко подхватили его под руки, и он стал четырехруким и крылатым — как ястребиный развал белесого Млечного Пути над головой, мальчик ринулся вперед, срывая на ходу брезентовый ремень с громоздкой медной пряжкой.

Ослепительно вспыхнул след падающего метеорита — и просыпался редкий для зимы и этих широт метеоритный дождь.

День начался и заканчивался свалкой, без которой, впрочем, не проходило и дня в истории человека.

Наденьке Масловой исполнилось восемнадцать. Она была нынче безумно счастлива, полна хорошей жизни и уже вспоминала школьные годы как что-то очень милое, доброе, но да-а-ле-кое. Похожее ощущение испытала она в прошлом году, когда, стоя на дне дачного колодца, мигом замерзла: ей и не верилось, что там, буквально в пяти метрах над головой, в зонтичном отверстии, где маячило плоское, точно оторванное, тятино лицо, — там царствовал спелый душный полдень.

Матушка Маслова с раннего утра органично вписалась в очередь у магазина полудрагоценностей «Агат» и, счастливая, довольная удачей, вручила доче грубо сработанный золотой браслет. Папа со слезами на глазах, нечаянно сорвав этикетку и положив ее во внутренний карман сюртука, расцеловал — увы! — взрослое почти дитя и пожелал успехов в труде и личной жизни.

После витаминного завтрака папа пошел к пивному автомату, прозванному в гуще народа «самохватом», а Наденька гуляла по улице. Тихий поселок, отстоявший от индустриального полиса километров на двенадцать, ярко зеленел кронами лип и берез да изредка взрывался ревом самолетных двигателей. Мечтательная — так записано в школьной характеристике — девушка медленно прохаживалась по аллеям, разбитым возле коллективного сада «Уральский экстаз», читала новую повесть, коротко рвала ромашки и плела белый-белый веночек, так шедший к ее неразрушенному девичеству.

Прибежал породистый ирландский сеттер Милорд со сворой озабоченных особ — когда-то тоже с пышной родословной — и, узнав бывшую хозяйку, приветствовал ее на бегу взмахом хвоста да укоризненным взглядом. Наденька вздохнула, вспомнив, как любила забавного щенка в первые месяцы, какие игрища затевались летом в кустах волчьего лыка и сирени. Но собака выросла, папа отошел от охоты, в связи с компанией сбережения животных, и вступил в общество по охране арамильской растительности и полуживого мира, а Милорд стал рыскать по свалкам в обществе потасканных общероссийских псов.

Надя решила погрустить, но прыснула, вспомнив, как Санька Репин катал ее вчера на велосипеде, молчал и сильно краснел, когда она, как бы невзначай, прижималась к его груди. Она-то знала, что Санька любил ее с шестого класса, и, удобно угнездившись в его руках, думала о том, что он паренек славный, по делу, а прыщи пройдут, у нее самой была такая нечисть года три тому назад, и она знала, как это неприятно. «Ты, Сань, ни о чем не грусти, чаще лежи на солнышке, — мягко схитрила она, научившись такой малости и милости у маман, — мне нравится мужественный загар». Но тот понял намек, еще больше покраснел — она любила глядеть на него в такие мгновения, — заработал педалями, точно ветряная мельница в бурю, и в конце концов оба свалились в крапиву.

Воспоминания кончились. Стало пусто-пусто в мыслях и грустно вдобавок. Надя вздохнула и негромко позвала:

— Санечкин!

Даже шуструю сиво-бурую лошадку из сказки надо было ожидать, по крайней мере, минуту, а Саня уже стоял рядом, виноватый и исподлобленный, вертя в руке зачуханный цветок.

— Шпионил? — притворяясь обиженной, спросила Надя. — Как подглядывать не стыдно-то?

— Да, я колумбийский агент, работающий на австралийских дашнаков с целью перетащить дунган из Казахстана в Исландию через острова Фиджи, — длинно пошутил Саня.

Вот так всегда. Девушка вздохнула. Шутить Саша совершенно не умел, хотя страшно желал и часто, вызывая в близких панику, острил, надеясь, что количество перейдет в качество, при всем том, заканчивая очередную фразу, прекрасно сознавал, что шутки не получилось, — значит, не рисковал стать шутом или сочинителем юмористических скетчей и фраз.

— Сгинь, Саня, — капризно попросила девушка, топнув полной ножкой. — Пропади… на время.

И пропал Саня.

Наденька выскочила на бетонную дорогу — так стало тесно в груди и в крови, что хотелось, чтоб автомобиль переехал, и тотчас. Но автомобиль — черная «Волга» с благородной сталью антенны и зеркальных оправ — остановился рядом. Дверь волшебно тихо отворилась, и вежливый голос поинтересовался направлением на Сысерть.

— Отсюда все дороги мира ведут на Сысерть, — улыбнулась Наденька. — Езжайте за любой машиной и рано или поздно попадете в этот прекрасный город.

— Лучше пораньше и лучше, — непонятно о чем, сказал водитель. — Впрочем, я не спешу. Если хотите, подвезу до дома, куда скажете.

— Хочу просто так покататься. Можно?

Ей только что пришло в голову, что лучше мчаться на бешеной, не отмеренной дорожными знаками скорости, чем торчать неприкаянно в духоте поселка весь день или, на худой конец, со скучным, как линь, Санькой.

— Для вас можно все, — вздохнув, сказал водитель и, перебросив сумки с переднего сиденья на заднее, поманил девушку белой рукой. — По вашему виду, красавица, заметно, что праздник не обошел вас стороной ни вчера, ни сегодня, про завтра уже не говорю.

Надя ловко, как хорек в логово, нырнула в салон, и они покатили мимо поселковой поликлиники, общежития авиатехников, огромного, согбенного тополя, мимо пакгаузов и цистерн с тюменской нефтью. Миновали пустырь, и дорога рассекла высокий хвойный лес. Человеку за рулем было чуть за сорок. То, что он представитель летно-подъемного состава, Маслова определила знакомо по форменной рубашке, расстегнутой и обнажившей белую грудь с белыми волосами, и незнакомо, по той легкости и уверенности, с какой он вел машину, не снижая скорости на поворотах и не оглядываясь на более резвых водителей, без нужды шедших на обгон. От его большого, чуждого загару лица, мягких рук веяло домашним, ну, не домашним, так привычным человеческой обители — котом будто бы. «Симпатичный человек, — думала Наденька, улыбаясь и с удовольствием рассматривая в зеркальце его резко очерченный рот. — Душечка, симпатюнчик».

— Зовут меня Антон Васильевич. Для вас просто Антон, — сказал водитель. — Третий день, понимаете, мотаюсь по округе — место красивое для дачи выбираю. Пейзажи здесь живописные, колоритные, но оценить одному, как ни крути, трудно.

Наденька слегка приуныла от умных слов и философского начала разговора. Пойди так дальше — придется ей ротик захлопнуть. Но зарождающаяся женская житейская сметка тут же прислала на помощь гонца в виде вопроса о жене.