Анатолий Новиков - Календарные дни

У Симона сын сидит тут. При взгляде на пацана просилось сравнение сентиментальное — прелесть. Лоб вылеплен четко и тепло, верно, для модели поколениям, глаза — на половину смуглого лица — зеркала доверчивости, сравнение грубое, пошлое, но другого не вытянуть с нашим эмоциональным обязательным воспитанием. Сидит второклассник со справочником, а Гагаров прилип с вопросами, которые, точно фокусник, пачками выхватывал из бороды.

— Скажи, Сашок, какие птицы прилетают к нам весной первыми? Белоносые г…, гра… Грачи. Ну, а следом? Дружественные нам с…

— Страусы, — сказал сын лесника к великому огорчению Гагарова, не поднимая лица от пособия.

Мальчику было тесно. Его не интересовали люди, нагрянувшие в его избу, наполненную колдовскими скрипами, стонами, с охапками кровохлебки и зверобоя на чердаке, где висели и козьи березовые веники, которыми по субботам бились с отцом в бане. Они только и говорили складно об убийствах, засадах, победных выстрелах. Мальчик немного послушал Салтыкова, который, как правило, стал скучно инструктировать о тренировках мастеров спорта пожарного дела, о показательных делах с наигранным пожаром и резиновыми шлангами, из которых, захлебываясь и сопротивляясь, выбрасывалась белая пена на дикую потеху зевакам.

— У нас летом торф туристы поджигают, — напомнил мальчик, будто видел разом лес в огне.

И этой тоске мальчика порадовался Салтыков, подумал, что, не исключено, быть мальцу пожарным, ну а если нет — то, по крайней мере, в лесу огня не бросит.

Спать разбрелись по лавкам рано. Гагаров, взнузданный не ко времени духом красноречия, подсел ко мне, прогнув до полу стальные пружины и затмив бородой свет, стал каяться, воняя капустой, что охоты не любит, а занимается ею по привычке. У них, дескать, и фамилия промысловая.

— Давайте посомневаемся в вашу нелюбовь, — сунулся Сменный, выставив из теплого гнезда кудрявую голову. — Предлагаю перенести исповедальные дебаты.

Я вышел на крыльцо. И на обширном дворе егеря, и в близких лесах было очень тихо. На небе точно набросили плотную маскировочную сеть, и сквозь редкие щели просвечивали яркие холодные звезды, планеты, космические корабли. Думалось, что темнота эта — мгновенная. Там, дальше, простирались голубые, схваченные изморозью дали и было много света, бесчисленно раз повторенного зеркалами послушных небесных тел. Но эта непроглядная почвенная темень была ближе, нужнее фейерверка чужой бездны потому, что — казалось — человек за несколько тысячелетий взросления привык ко всему, очеловечив даже самое нечеловеческое — смерть, истончив ее суть, как слепой китайский червь прогрызает орех, до элементарного понятия распада вещества. Привык человек ко всему, кроме одиночества. А вот расселять его в космосе — удел будущих поколений. Те ребята пройдут равные круги космического ужаса и откровений, смерти и рождения и, освободившись от стадного, поводырского чувства, обретут для невиданной любви уверенность и чисто космическое добродушие, чтобы поселиться в любой точке пространства и творить земные дела: плодиться, выращивать сады и живность. Взамен самому первому человеческому чувству — одиночества — придет другое: чувство братства, неистребимое желание поиска живого среди хаоса, когда инстинкт хранения, породивший одиночество, отойдет в тень, а восторжествует живое-в-космосе-сохранение — и так ли долго осталось ждать?

Натасканная салонным манерам лайка выскользнула из сеней, вежливо обошла меня и пустила с крыльца длинную струю, прервав зыбкие мысли о хаосе.

Наступило утро того поганого дня.

Все вокруг было по-зимнему неопределенно и тускло. На небе и земле роились серые пятна. Мы напряглись, надеясь услышать то, что невозможно было пока зацепить самым расчудесным ухом, даже приставив к нему все слуховые аппараты района, — два низких роговых сигнала, переходящих в высокий, то есть весточка, что зверь поднят. Симон с мохнатой ивдельской лайкой наверняка побудил мужиков под ворчание жен, довел загонщиков в тыл засадный, и они затаились до назначенного часа, до полудня, чтобы потом с функциональным гиком и улюлюканием напасть на теплое логово, флажков надумали не развешивать: шума бы мужики наделали без сноровки, псов бы стронули раньше времени.

— Начинай, Ваня, — разрешил Гагаров, щуря глаза и поеживаясь. — Забирай всю полноту власти.

Дважды капитан — по званию и команды — Салтыков, в офицерском ватном бушлате, стеганых штанах, строго прошелся перед строем, обдумывая план предстоящей беседы и одновременно, по уставной привычке, оценивая наш внешний вид и снаряжение.

— Диспозиция такова, — откашлявшись для солидности, чуть хрипловато начал он. — Перед посадкой в машину проверить оружие. Дорога здесь сносная, не в смысле сносит, конечно, но ее кое-где снегом закидало. До места — полчаса. Там машину оставляем на линии электропередачи, а сами идем на номера.

— Географию можно пошире осветить? — попросил любознательный Маковкин, хватавший открытым ртом обрывки знаний, где бы ни случилось и от кого бы ни шло, — и все испуганно повернулись к нему. — Я для того, товарищи, что вдруг потеряемся сгоряча.

— Вот для этого, как правило, надо уметь ориентироваться на местности, — подавляя топографическое ликование, надоумил Салтыков. — Ориентироваться на местности, товарищи, значит определять стороны света и свое местоположение относительно окружающих предметов местности и рельефа. В качестве ориентиров используйте любые предметы на местности и детали рельефа, хорошо выделяющиеся и заметные на местности. Для начала выберите вокруг себя три-четыре наиболее приметных ориентира.

— Иван Сергеевич, если не успокоишься, мы тебя переизберем по канонам демократии! — пригрозил танцующий со своей бородой Гагаров, на ветру он раскалился до макова цвета. — Антон Антоныча, к примеру.

— Что ж, если товарищи окажут доверие, — скромно потупился Сменный, но мы не успели оказать, Салтыков мгновенно переключился на деловой лад.

— В полутора километрах от места сосредоточения обозначена на районной карте деревня Гари. Прямо перед нами, то есть на номерах когда застынем, в полукилометре, в березовом колке, донельзя захламленном бурной деятельностью отечественных лесорубов, будет волчий стан. За лесом простирается поле со стогами совхозного сена. А далее падинник нарезан миром, скотомогильник на местном наречии. Волки, как правило, часто наведываются туда, если свежатины нет.

Грохнул выстрел, как пишут в старинных охотничьих журналах. Несколько сот атмосфер вырвалось из ствола, оставив легкий звон в ушах и мелкие шорохи невидимого градового облака, падавшего на снег. Нелишнев стоял, расставив ноги, и пристально вглядывался в алеющий восток, только из дульной части ружья выкрадывался легкомысленный дымок.