Анатолий Новиков - Календарные дни

Это он допросил, как стакан первый заглотил.

— Какая подмога? — отказался Демидов, ремонтирующий телевизор. — С сыном доски распилили, постругали да обшили дом изнутри и снаружи. Для себя делали — добро вышло.

— Мы-то — для погорельцев стараемся? — надулся Костюн Днищев. — Тоже для себя. Да вот нет такой роскоши у земляков!

— До роскоши ли тут? — отмахнулся Демидов.

— Со скотиной-то как обряжаешься? — точил гнусаво Днищев. — В деревне столько голов на трех дворах не расфасовано! Концентраты, небось, щиплешь с площадки? Ну, шутю, блин, шутю, не смотри так загадочно! Пей давай!

— Не пью, спасибо! — Демидов встал, подвинулся к гостю. — Знаешь, гражданин колхозник Днищев, я мужик простой и говорю всегда понятно. Я это к тому, что если еще раз насчет меня скверное предложение сделаешь, принародно схлопочешь по поганому рту!

— Ну-ну! Не запрыгивай! — шустро поднялся, прихватив недопитую емкость, Днищев. — К нему, блин, по-родственному почти что, по душам пришли покалякать — а он угрожает! Тебе с нами теперь долго жить: не гордись очень-то, народ сильно гордых не уважает!

После ухода Днищева Саша спросил отца:

— Чего дядька приходил — лаяться?

— Разведка боем! — невесело усмехнувшись, поделился новостью отец. — Интересно, где мы так жить научились — не по-ихнему, не как здесь привыкли. Да не тревожься, больше не потянет его на огонек, а в деревнях таких мало, хотя и родятся.

Уже с середины зимы новый скотник ворожил с председателем колхоза насчет легких летних откормочных площадок, какие в ихних благословенных местах ставили, да про умножение гурта. Демидов обещал невиданные в районе привесы — до полутора килограммов с бычка в день при достаточных концентратах. Выходило, что в стаде на триста голов ежедневно появлялся бы ничейный как бы бычок, которого на самом деле в природе нет, но который тянул бы почти на четыре центнера. «За один хороший месяц, — пускался в арифметику председатель, — на демидовской площадке будет нарастать от неведомой силы десятка два быков по семьсот килограммов. Таких быков я только по телевидению видел. Заманчивое дело».

Закипела работка. Место под площадку отыскали ровное, чистое, да под боком речка с пологими берегами. К концу зимы бригада плотников соорудила дощатые помещения — на случай возвратных холодов и снегопадов скоту укрыться.

— Тут с какой поры ветры в феврале и марте? — поинтересовался как-то Демидов, спрыгивая тяжело с трактора, скотник сам на площадке рельеф творил, чтобы в круглые дожди скот отдыхал и жировал на сухом кургане. — Или нет ветров-то?

— Оттудова тянет! — председатель ткнул рукой в западный, на холмах, ельник. — Впрочем, агроном уточнит. А что — мельницу будешь ставить?

— Забор еще укрепим, — пояснил Демидов. — Подальше от площадки и повыше. Вроде барьер для тех ветров. С лесом у нас там много беднее, но для таких дел не жалели.

Шевелев с некоторых пор перестал удивляться и подмечать отдельные черты характера Демидова. Сейчас он видел его цельным и законченным. Придержав тракториста за рукав, предложил:

— Бригадиром на ферму пойдешь? Сложилось мнение, что тебе должность по плечу.

— Не потяну, — отмеренно, будто и ожидал такое, отвечал Демидов. — Ломить, конечное дело, могу за троих, а управлять народом и хозяйством — едва ли. У меня даже обязательного нет. Молодежь на фермы пошла охотнее, и специалист нужен. К тому же на мне дом и сын. Не обижайся, председатель, не помощник я тебе.

Старший Демидов уже к началу лета — деревенские подметили это с удивлением, достойным той стороны, — наладил откорм молодняка, как на конвейере.

Солнце еще не покажется из-за луга — Демидов уже топчется на площадке. Гоняли бычков на речку ежедневно по росе. Верно, все это — вольный водопой и купание в скотное удовольствие, резвые прогулки, легкий воздух и травка молодая — нагуливало у бычков волчий аппетит. Пока один скотник близ речки с гуртом вошкался, другой на «Беларусе» гонял, корма подвозил. Каждый день, точно минута в минуту — как в военном лагере, отмечали зеваки, вот бы нашим столовским девахам у них поучиться, — отец с сыном кормили животных. Кормушки еще с вечера набивали «зеленкой» — рожью, клевером, суданкой. Чего за ночь не сжует скот, Демидовы концентратами пересыпали — опять в дело шло. Не было у них ни отходов корма, ни суеты в работе.

Когда в июле первую партию быков ставили на весы, Днищев, пристроившийся к тому времени весовщиком, почернел с горя — почти каждый из гурта весил свыше четырех центнеров. Выходило — Днищев кряхтел, разбрасывая кривульки цифр по бумажке, — что почти на два килограмма в сутки толстели животные — явление, мыслимое лишь в благодатных южных широтах и на чисто мясном скоте.

«Не иначе, блин, биологические стимуляторы, заграничные, не известные еще нашей передовой науке, применяют!» — вертелось в потрясенной голове весовщика, но вслух не решался произнести догадки — помнил крепко наказ старшего Демидова.

Весовщик, однако, не поленился подытожить чужую сумму и окончательно лишился душевного покоя. В звене скотников на каждого по девятьсот рублей в месяц выходило.

— Тут нечисто! — все-таки не выдержал однажды Днищев, когда с мужиками из мастерской колхозной перекуривал, весы починяя, и о новых скотниках затронули в заинтересованной беседе. — Извозюкали вчера весь гурт креолином — вонь на всю деревню. Ну блин, не колдуны ли?

— Отстал, Костюн, от деревенской жизни, пока по городам скакал, — вразумил весовщика дедушка Евлуп Кожин — лучший в области мастер по ремонту весов. — Ты думаешь — суеверие, а это для пользы дела. Демидовы, поди, новеньких телят приняли. Значит, запахи новые в стаде, беспокойство. Дней пять-шесть пройдет, пока бычки принюхаются, — это ж сколь увеса? Демидовы либо через речку стадо промывают, либо креолином мажут, и все быки одинаковы вонью. Это ты, по всему сходится, колдун. Каждый день водку понужаешь — на какие авансы? Зарабатываешь меньше всех в колхозе.

— Ты, дед, чужого оклада не тревожь! — взъярился Днищев. — Мне на нужное хватает!

— Чего тогда к людям вяжешься? — репьем усугублял диалог Кожин. — Глянь, потемнел весь от зависти к соседским деньгам!

Мужики, посмеиваясь, настраивали весы, которые весовщик всегда инспектировал перед приемкой демидовского скота и которые всякий раз оказывались исправными. На что дед Кожин заметил, что если себе не веришь, так никаким весам гарантии не будет.

Андрей Демидов не догадывался ни о мужиковых спорах и догадках, ни о хитроумных предположениях и выводах председателя колхоза. Да и на что ему было — такие знания?

Демидов жил главным. Он всегда склонялся к работам, сколько помнил себя, — в деле, а не в заботах. Состояние для него такое же естественное и необременительное, как движение талых вод к низинам и ямам, но до которого невозможно дойти ни заучиванием заповедей о труде, ни самыми изощренными и интересными уроками труда, которые внедряют в школах какое десятилетие подряд.