Евгений Мороков - Мыс Плака

— Я ничего не решала. Твой друг рассказал. Ты слишком долго собирался, а он довольно общительный парень. — Её пальцы пробежались по моей ладони и поставили точку.

— Сценарий. Я написал сценарий. Но не думаю, что это так важно. — Заказал ещё порцию виски.

— Ой, ой, ой. Давай без слёз. Надо? Не надо? Какая разница? Главное, что ты это сделал. — Мы снова выпили.

— Я согласен, но пока нет смысла об этом говорить.

— А о чём тогда говорить? В каких разговорах есть смысл? — Я попытался что-то сказать, но она продолжила: — Я уверена — ты написал не только сценарий.

— Сценарий отправил на конкурс, — ответил я.

— Какой?

— Сценаристов. — Глоток. — Выиграю — буду учиться в Питере.

— А если нет?

— Поеду в Москву или останусь в Крыму. Разницы нет.

— Слушай, если не поступишь — приезжай всё равно в Питер. Я познакомлю тебя со своими друзьями. Они все немного странные, но все пьют, поэтому ты найдёшь с ними общий язык. — Я представил себе этих надменных питерских героев и непроизвольно покачал голой, как пёс, который пытается сбросить муху с влажного носа.

— Давай лучше выпьем.

Её смех издевался над стенами отеля. Мы поднимались медленно, уверенно, с остановками на поцелуи. Первым делом, зайдя в номер, мы освободили столик, поискали бокалы и включили музыкальный канал. Бокалов не оказалось в комнате, поэтому решили пить с бутылки.

Вино и смех, вино и слова, вино и жизнь. Должен ли я думать о чём-то другом, кроме того, что у меня сейчас было? Да и мог ли я думать о чём-то, кроме алкоголя, смеха и девушки напротив.

Мы открыли окно, чтобы покурить. Она запрыгнула на подоконник, я взял её за ноги, гладкие нежные ноги. Закурив сигареты, теряясь в красоте набережной, засматриваясь на морских чудовищ, прятавшихся под чёрной вуалью, мы ощущали жизнь. Я передал ей бутылку, она сделала глоток, проронив пару капель на правый уголок губ, мой указательный палец прошёлся от уголка до подбородка. Вика посмотрела на меня, взяла двумя руками мою кисть и поцеловала палец. Я взял её за талию, потянул к себе, почувствовал лёгкие уколы на кончике языка — волнение. Но поцелуй зажёг пламя. Где-то на набережной играла музыка, доносились крики людей, радость, веселье, дух свободы, но этого не существовало для меня. Мы погрузились друг в друга и наслаждались временем. Два незнакомых человека доверились друг другу и познали самих себя. Ничего нет лучше, чем познать себя через чужую душу.

Часы показывали начало шестого. Передо мной белоснежный потолок, встречающий лучи солнца. Окно открыто — тишина, полный штиль, только рядом со мной тёплое, ровное дыхание человека. Оно напоминает колыбельную, спокойную и безопасную. Хочется погрузиться в сон, никуда не бежать, остаться. Остаться навечно в этом безмятежном мгновении, навечно в эти пять пятнадцать утра.

Ступеньки, а там и дверь. На улице приятный влажный воздух, который усыпал всю набережную прозрачными жемчужинами, готовя её к новым испытаниям. Я прихватил остатки вчерашнего вина, сделал глоток — почувствовал отвращение, выбросил в урну. Нельзя встречать новый день, допивая вчерашнюю выпивку. Закурив сигарету, примостившись на измученной лавочке, мне хотелось научиться ни о чём не сожалеть, а только восхищаться тем, что передо мной. Мне казалось, что это получится, но когда ты ещё не протрезвел — много чего кажется.

Спустился в подвал — услышал Надюхин храп, дверь в комнату к Натахе с Катей была приоткрытой, но сегодня там было тихо. Я прошёл к кровати, скинул наспех вещи на соседнюю койку, ударился головой о вторую полку, разбудив Арчи.

— Ты чо вернулся? — сонным голосом сказал он.

— Не люблю спать в чужой кровати. — Я услышал, как Арчи выплюнул ком ироничного смеха.

— А эта, значит, уже стала твоя. Придурок.

— Пошёл ты.

Я накрылся одеялом с головой, чтобы сбежать от храпа и сопения, замер на несколько секунд для сохранения теплоты, а потом закрыл глаза в надежде уснуть, хоть и спать оставалось пару часов.

В двенадцать дня вышел Арчи. Выглядел он свежо и бодро. Мне же хотелось спать, бросить проклятые столики или нырнуть в воду с пятиэтажного отеля, пусть глаза никогда не закрываются. Он выпил кофе, закинул в себя несколько сырников и отправил меня спать.

Удар по левому плечу вытянул меня из сна.

— Дружище, уже почти шесть. Я бы тебя не будил, но там людей нормально. Нужна помощь. — Он расстреливал меня у стены.

— Да, да. Дай две минуты. — Во рту пересохло. Надо было выпить воды.

— И ещё, там твоя подруга заходила. Передала тебе рисунок, я оставлю на тумбе.

— Она сказала, во сколько зайдёт?

— Нет. Она уехала. Сказала, что ты всегда сможешь ей набрать. — Точно, она уехала. Не попрощалась. Да и к лучшему.

Я вышел из душа, чувствуя прилив сил, собрался на скорую руку, взглянул на рисунок: вид был с потолка на кровать, где лежит один человек, а вторая половина идеальна застелена, человек лежал спиной к центру, и выглядело всё крайне печально. На обратной стороне рисунка номер телефона и подпись «Надеюсь, ты про меня когда-нибудь напишешь».

Автобус опаздывал уже на двадцать минут. Бабуля, сидевшая на камне под тенью усохшего тополя, смотрела вдаль, вспоминая потерянные годы. Я достал пачку сигарет, но курить не хотелось, жара отбивала желание жить, покрутил её в ладони и закинул обратно в карман шорт. Проезжающие машины оставляли тающие стены пыли. У меня оставалось только одно развлечение — угадывать машины по звуку двигателя. Закрываю глаза, прислушиваюсь, делаю ставку и проигрываю. Отличить легковую от грузовой, отечественную от иномарки — не проблема. А вот грузовую от автобуса — другое дело.

Автобус приехал почти в десять часов. Он застал меня на камне, рядом с бабулей, которая попросила сигарету и зажигалку. Мы курили молча, а когда пожёванный временем автомобиль остановился, мы выкинули окурки, одновременно встали и поплелись к людям. Она держала в руках табличку «Жильё», а я держал на лице тупую улыбку.

Лиза выпрыгнула с автобуса, подняла голову к небу, глубоко вдохнула и зажмурила глаза. Она стояла ко мне боком, в белых кедах Converse, джинсовых шортах, чёрной майке и с бордовым кожаным рюкзаком за спиной. Я остановился, чтобы попытаться ощутить и проанализировать первые эмоции, но ничего не вышло. Я смотрел на неё, не понимая собственных чувств. Она повернулась, улыбаясь всё той же детской, мальчишеской улыбкой, и крикнула «Ура!».

Мы обнялись и поцеловались, не зная, насколько это правильно. Я всё пытался понять свои чувства, но они закрылись. Поиски не давали результатов. Чувство радости, что родной человек рядом, бурлило во мне, правда, только это и бурлило.

Она рассказывала о приключениях, о том, как прожила последние полгода, где работала, куда ездила, словно эти шесть месяцев и были её жизнью. Словно она заново со мной знакомилась. Может быть, так было лучше, забыть всё, оставить только имя. Так мы хотя бы улыбались.