Евгений Мороков - Мыс Плака

Я согласился, вот только сомнения захватили разум. Однажды, когда мне было лет шесть, я спросил у матери, кто такие крёстные родители. Она рассказала, что это люди, которые будут заботиться обо мне, если вдруг её с отцом не станет. «Вторые родители» — так сказала она. Я своих крёстных не видел, но эту историю запомнил.

Вернувшись в номер, Арчи с Леной пошли спать, а мы с Лизой поднялись на четвёртый этаж, прошли жуткую комнату, напоминающую отельный бар на чердаке, где стояли старые холодильники, висел дискобол, пара покусанных временем диванов и пустая барная стойка. «Отель в лучшие свои годы», — подумал я, выходя на террасу, откуда открывалась отличная панорама на всю набережную. Несколько столиков с пепельницами, мангал и сушилка — так же видел этот прекрасный вид. Мы подошли к каменным перилам, поставили бутылку вина, сделав из неё по глотку, затем молча стояли, устремив взгляд в море.

Алкоголь нашёл ключи от камеры, где находилась обида. Мне стало тошно от того, что сейчас происходило, от того, что было до этого, оттого, что ничего не исправить. Я хотел одновременно обнять её и ударить, поцеловать и плюнуть в лицо. Пьян и убит собственной жалостью к себе.

— Ты так и будешь молчать? — как можно тише и мягче сказала она.

— Я не знаю… что сказать.

Мы не смотрели друг на друга.

— Ты ненавидишь меня?

— Это уже прошло, надеюсь.

— Ты любишь меня?

— И это уже прошло, надеюсь.

— Тогда зачем я здесь?

— Ты же у нас путешественница, вот это твоё приключение. — Я всё так же продолжал смотреть вперёд.

— Ты хоть сейчас можешь быть откровенным? Мы и так много сделали ошибок из-за того, что не говорили правду. — Она подошла ближе, коснулась моей руки. Алкоголь, только не сейчас.

— Откровенным?! Хорошо, — я начинал гореть. — Начнём с того, что ты уехала, ни сказав мне ни слова! Что ты вернулась домой к своему бывшему. Что ты вышла замуж, а сейчас ты наконец-то решила поговорить?! — Меня рвало гневом.

— Да, всё именно так. И что? Ты это знаешь, но ты же здесь. Ты встретил меня, снял жильё, пьёшь со мной. Зачем? Раз ты не можешь всё отпустить? — Она подошла ближе.

— Я не знаю… Столько всего.

— Максим, мы сделали много ошибок, и они внутри нас, мы делаем самую главную ошибку — не отпускаем обиды. — В этом что-то было, вчерашний день должен навсегда умереть.

— Ага, — грубо сказал я, — молодость создана для ошибок.

— Именно, — она не заметила моей иронии, — хватит этого.

Вино полилось прямо в горло.

— Ты вышла замуж. Это смешно. — Я сделал ещё один глоток вина.

— Вышла замуж, развелась, выйду ещё, разведусь. Это жизнь, и больше тут нечего сказать.

— Больше нечего сказать… — Мне показалось это забавным. — ЭТО ЖИЗНЬ, ВЫ СЛЫШИТЕ? ВЫ ЖИВЁТЕ! ПОМНИТЕ ЭТО! — закричал я во всё горло.

— Маркин, ты полный кретин! Полагаю, ты знаешь это. — Лиза выхватила бутылку, сделала глоток и показала мне средний палец.

— Предпочитаю быть кретином, но жить!

— Вот именно! — Она протянула мне тару с вином.

— Да, — добрый глоток, — интересно, как долго это будет продолжаться.

— До тех пор, пока это приносит нам эмоции. — Вино снова в её руках.

— До тех пор, пока это не разрушит нам жизни.

— Проклятый циник! Пусть будет так!

Я потянулся за бутылкой, захватив алкоголь одной рукой, второй — талию. Глоток мне, глоток ей, поцелуй мне, поцелуй ей. Запах её тела принадлежал ветру, морю, асфальту, мне. Я прижал её к перилам, почувствовал свою власть — она принадлежала мне, только сейчас, только в эту секунду, нельзя бросать время, терять наслаждение. Внутри нас — вино и страсть. Руки крепко сжимали хрупкое тело, поцелуи вперемежку с укусами, никакой нежности. Нежность для тех, у кого есть целая вечность, а мы не знали, что будет завтра, поэтому отдали на растерзание друг другу не только души, но и тела.

Две таблетки цитрамона и душ поставили нас на ноги. Мы вышли на улицу, радуясь новому беззаботному дню. Набережная Утёса, разукрашенная красками природы, улыбалась нам. Мы забежали на маленький рынок, где крепкие здоровые бабули торговали овощами и фруктами, Лиза захотела виноград и персики. Пока я покупал дары земли, она сбегала в магазин за бутылкой белого вина.

— Днём надо пить прохладное белое вино, — сказала она улыбаясь.

— Только если немного.

— Не будь стариком! Что может быть прекрасней сегодняшнего утра?!

— Обед.

— Дурак ты!

Нам помыли фрукты, и мы спустились к морю. Усевшись на буне под одним из бетонных столбов, я открыл вино, а она прыгнула в воду. Всегда умилялся тому, как девушки прыгают в воду: так неумело и совсем по-детски, с раскинутыми в стороны руками и поджатыми ногами. Я сделал глоток вина и передал ей его в воду.

— Давай купаться! — кричала она, делая глоток.

— Нет, мне скоро работать.

— Я поработаю вместо тебя. — Лиза передала мне бутылку, поплыла к лестнице, поднявшись наверх, она сделала несколько попыток скинуть меня, затем взяла виноград и начала им хрустеть и смеяться.

Дул лёгкий ветер, заставляя волны хлопать в ладоши, Солнце общалось с людьми, оставляя им записке на теле, только люди не хотели общаться, не хотели любить солнце и восхвалять его, наоборот, они просто использовали его, как готовый обед, томившийся долгие дни в морозилке. Люди мазались кремом для загара, выдавливая посильнее тюбик за тюбиком, а затем заставляли пылающую планету отдавать жизнь ради них. Всё ради них, вселенная ради них, только никому об этом не сообщили. Каждый хочет писать «Я» с заглавной буквы, а «люди» — со строчной.

Арчи ушёл в номер, оставляя мне два столика, которые допивали кофе и сок. Закинув полбутылки вина в холодильник, сделал Лизе кофе, а сам выпил газировки, мы решили переключить музыку.

Катя с Натахой курили на улице, когда мы подошли к ним, то они постарались приободрить себя, правда, у них это неважно получалось.

— Натах, всё! Правда, это всё чушь. Не знаю, зачем я согласилась! — Катюха сделала тягу, затем посмотрела на нас. — Ну как там в зале?

— Та спокойно, — ответил я.

— Вот так всегда, — словно сама себе говорила она. — Согласилась на эту работу. А зачем? Заработать? Да у меня за три месяца было три выходных. Я семью не вижу. Заработала сто пятьдесят тысяч! Что это за деньги? На них и полгода не проживёшь. Лучше бы работала себе в городе, возвращалась домой и жила как все. — На её глазах уже появлялись слёзы, она выплёвывала всю горечь потерянного времени.

— Больше не приедем. Я тоже никуда не поеду. Пошло всё в задницу. — В голосе Наташи было лёгкое разочарование, но не более. Она не принимала ничего близко к сердцу, кроме кухни, где имела абсолютную власть.

— Тебе легко говорить, ты захочешь — завтра на работу вернёшься к себе в Симферополе. А у меня? Опять поиски работы, куча домашних дел. Господи, — она тяжело выдохнула, — ну вот за что мне это?