Рубен Гальего - Вечный гость

Если они откажутся пить кока-колу, я их пойму. Во всяком случае, никто не обязан есть то, что ем я, и пить кока-колу.

Не разделяя людей на расы и касты, я тем не менее уважаю всех, кто любит свою землю.

Индусы не очень любят английский язык, но используют его как единственный язык общения между племенами. Индус может любить или не любить Англию, но, если он хочет чего-то добиться в жизни, он, разумеется, будет говорить на блестящем английском языке.

Сирия и Иран, Ливан и Иордания – все эти страны для меня – страны арабского языка. Я мало знаю о них. Тоненький ручеек новостей из этих стран не утоляет моего огромного любопытства.

Я никогда не путешествовал в пустыне по следам Лоуренса Аравийского.

Я люблю страны Востока. Они всегда оставались загадкой для меня, а я люблю разгадывать загадки.

Я никогда там не был и никогда там не окажусь. В моем кармане паспорт государства Израиль. Меня убьют. Меня убьют только за то, что я из Израиля. И даже паспорт гражданина США не спасет меня в этом случае. Я хорошо себе представляю, я уверен, что для многих стран и народов мой израильский паспорт – смертельный приговор. Более четырехсот пятидесяти миллионов человек считают меня евреем.

Что ж, еврей так еврей. Это выбирал не я. Это выбрали они.

Когда осколок ракеты не долетает до моего дома, я знаю – это мой осколок. Люди, если их можно назвать людьми, хотели бы, чтобы этот осколок попал в меня. В любое время и в любом месте найдутся подонки, которые взорвут бомбу для того, чтобы убить меня. Им все равно, какая кровь течет в моих жилах. Они хотят моей смерти. Они называют меня евреем. Что ж, еврей так еврей.

Когда-то очень давно, когда я путешествовал по странам, никто не хотел слушать моих объяснений. Для всех моих собеседников я был русским.

Я знаю, что есть люди, которые прекрасно выучили язык эмиграции. Они надевают чужие одежды, они говорят на чужом языке, они выглядят почти как коренные жители стран, в которых оказались. Эти люди стесняются называть себя русскими. Не понимаю и не согласен. Всю мою эмиграцию при знакомстве с человеком на вопрос «откуда ты?» я отвечал простыми словами «я русский». Называя себя русским, я прекрасно понимал, что беру на себя всю ответственность, все грехи и все политические шаги России. Но, называя себя русским, я ясно давал понять собеседнику, что и спутник, и космическая станция, и русский балет, и русская поэзия – тоже мой искренний повод для гордости.

Сейчас, когда я живу в многонациональной стране Израиль, все называют меня евреем. Все. От Японии до США. Даже ООН, самая справедливая организация на Земле, раз за разом выносит резолюции против евреев. ООН – политкорректная организация, поэтому с вершины ее бесполезной бумажной горы из сводок и отчетов раз за разом евреев просят немного потесниться. Я уверен, что в ООН работают исключительно хорошие и добрые люди. Я согласен читать все бумажки, написанные против меня. Все, что от меня требуется, – стать израильтянином. Все, что хотят от нас, – это немного, совсем немного, ничего не значащий пустячок: я должен отдать дружелюбным соседям Голанские высоты. Мирные соседи, я уверен, никогда не выкатят на Голанские высоты свои дальнобойные орудия.

Бедные арабы, арабы, которых я сейчас так тяжело притесняю, выстрелят в меня, в мою небольшую инвалидную коляску. Нет! Я забыл! Они, конечно же, не смогут в меня выстрелить! Между ними и мной Железным Куполом встанут резолюции ООН. Резолюции ООН бесстрашно кинутся в бой. Резолюции ООН не дадут умереть старым и молодым жителям государства Израиль.

Случайные разрывы ракет не покроют мою землю. Случайные пуски ракет будут попадать точно в цель и без сожаления. Случайные пуски ракет будут целить в меня, в мирного еврея. Все будет хорошо. Все будет, как хочет ООН. Но все это будет уже без меня. А пока, пока этого не случилось, и, конечно, никогда не случится, я буду евреем. В поездках за рубеж или у себя дома я не буду выбирать политкорректных аналогов. Я еврей. Я выбрал эту землю.

Современная медицина научилась справляться со многими человеческими недугами. То, что каких-то двадцать лет назад считалось приговором, перешло в категорию «manageable» [6] Управляемый, поддающийся контролю. .

И даже если не повезло быть гражданином страны с развитой медициной и хорошей социалкой, то, в конце концов, всегда можно найти подходящий фонд или просто объявить о сборе денег и ждать, когда соберется нужная сумма – мир не без добрых людей.

И вот, кажется, мы приблизились к мечте: здоровье можно купить. Накопленный лучшими профессорами и медцентрами опыт помог нам победить естественный отбор. Дальше – только лучше.

Только у природы свои планы. Планета перенаселена. Природа жестока, ей не до личных историй.

Так, в любую семью в любой момент может прийти цунами локального масштаба – редкое заболевание.

На основании скудной статистики врачи не решаются делать прогноз. Ребенок Шредингера в стеклянной коробке, утыканный трубками. А ты стоишь за окном в палату и больше всего на свете хочешь очнуться от этого кошмара, в реальность которого тебе еще предстоит поверить.

«С той стороны зеркального стекла» – мой брат Степан, родившийся с редким заболеванием – синдромом Алажиля, по другую сторону – мы, его семья: его мама Лена, я и наш общий папа – Эдуард. Мы думаем об одном: мы бы поменялись с ним всем, что у нас есть, а ему недостает. Мы болели бы всем сами. Это такое счастье – болеть самим!

Я старше своего брата на двадцать пять лет. Я должна быть сильной, чтобы быть рядом, чтобы помочь.

Как ни парадоксально, редких заболеваний много, тяжелых – еще больше. Нам необходимо быть сильными – всем, кто борется за жизнь своих близких, всем «недобитым романтикам» и дерзким мечтателям, всем, для кого сон – это роскошь, всем, сгрызшим свои ногти до основания ночью в зале ожидания реанимации, всем, кто знает о боли, но не согласен с ней мириться, всем, у кого нет выбора.

Очень часто благородные поступки толкуются как проявление религиозного выбора человека. При этом описание положительных человеческих качеств может основываться на религиозной догме и догмой же заканчиваться. «Отрицательные» поступки смело сводят к безбожию и отсутствию этических понятий, к отсутствию веры в сверхъестественное.

Вполне допуская и принимая преимущество веры перед агностицизмом, я все же не могу отвернуться от проявления простейших вопросов бытия, например, явный статистический перекос при сравнении количества верующих, с количеством порядочных людей.

На мое счастье, на свете существуют люди, которые, объявляя себя неверующими, совершают поступки, сравнимые с поведением глубоко верующих, и не просто верующих, а лучших и наиболее ярких из них. Это люди, которые выработали свой, уникальный взгляд на видимый мир, свою этику. Такие люди, личности, выбравшие для себя наивысшую планку поведения в ежесекундной повседневности, вызывают мое восхищение.