Герман Садулаев - Жабы и гадюки. Документально-фантастический роман о политической жизни и пути к просветлению в тридцати трёх коэнах

Не то, что мне было совсем всё равно, и я не пытался победить. Я ведь не Иван Шимода. Я, конечно, пытался. Я попросил свести меня с ложей рептилий. Тот же Шимода и свёл. Рептилии пообещали мне помочь административным ресурсом, потому что такой у них метод. Но сначала надо было войти в их клан через инициатический обряд. Посвящение состояло в том, что самая старая ящерица вступала с неофитом в телесный контакт, чтобы внести в него так называемое «семя аристократии», или «зерно рептильности», или «голубую кровь» (на самом деле она не вполне голубая, а несколько сероватая и вязкая; ну, да вы знаете). Делалось это обычно через рот. Получив на электронную почту краткое описание обряда, я вежливо отказался.

Я обратился в коллегию жаб. Снова через Шимоду. Интересный деятель этот Иван Шимода. Все его знают. Жабы сказали, что очень рады, что давно за мной наблюдают и что я, несомненно, сделал правильный выбор. И пообещали помочь деньгами. Потому что такой у них метод. Но сначала надо пройти некоторые формальные процедуры. Подписать контракт с Правительством США. И получить в себя так называемый «дух демократии». Дух демократии содержался в клоаке самой старой жабы. И вводился в реципиента при телесном контакте. Делалось это обычно через жопу. Инструкции прислали мне по фейсбуку. Я прочитал и удалил свой аккаунт.

К утру, когда данные со всех избирательных участков были собраны, мы сидели в штабе и пили. На столе стояла водка, по нерасклеенным плакатам был рассыпан плохой купчинский кокаин. Я смотрел на то и на другое и сетовал: трудно выбирать! Даже нам! Каково же избирателю? Вот у меня и папа, и мама была… и я их люблю… а они, они все хотят тебя обязательно… инициировать. И кто в рот, кто в жопу. В том то и дело! — сказал Шимода. А ты не выбирай. И сразу станет легко. Нечего выбирать. Да и некому.

Он пил из гранёного стакана прозрачную жидкость, то ли «балтийский чай», то ли простую газированную воду.

Вспомни. Пиво или водка. Пепси-кола или Кока-кола. Единая Россия или Справедливая. Брюнетки или блондинки. Ты всегда выбираешь, выбираешь. Потому тебе и кажется, что ты — есть. И так тебе тяжело.

Что же делать, Шимода? — спросил я. На выборы не ходить? В политике не участвовать? Телевизор не смотреть? Разве же это выход?

Не выход, — согласился начальник штаба. Бревно тоже не ходит на выборы. Однако это не делает его просветлённым. И Шимода пнул ногой бревно, вернее, то, что показалось ему бревном, хотя это было ведро, и оно покатилось по полу с глухим стуком.

Что же будет? — спросил я. Что нас ждёт? Всегдашняя ебля между жабами и гадюками? Нет, — твёрдо ответил Шимода. Настанет день, и миллионы рабочих пчёл поднимутся в воздух, оставив внизу агонизировать рептилий и земноводных, сплетённых между собой в причудливых позах из Кама-сутры, и понесут пыльцу от тычинок к пестикам, и каждая пчела будет понимать, что нет никакой пчелы, а есть только цветы и любовь, любовь между цветами, и то, что соединяет влюблённых — это и есть мы, и наш труд, и нам нечего терять, кроме гравитации, а то, что нас ждёт — это равенство, братство, небо и вечная жизнь.

В последний раз я видел Ивана Шимоду там же, где мы познакомились: на лётном поле у посёлка Сельцо Волосовского района. Шимода прыгал с парашютом, я стоял и смотрел внизу. В тот день стропы спутались, внезапно налетевший вихрь понёс моего начальника штаба на линии высоковольтных передач, что-то оголилось, замкнуло и там, вдалеке, где-то, где мне не было видно, он сгорел, как мотылёк над керосиновой лампой. А пока я видел его в бело-голубом, цвета талого снега небе, он был похож на семя одуванчика, летящее над коротким летом.