Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Но ведь чердака… Э-э… Хотя бы чердака… Заслуживает каждый живущий?

— Бросьте демагогию. Когда-то нам всем хотелось в это верить.

Несговоров продолжал мучиться догадками. С одной стороны, едва ли это мог быть сам городской голова. С другой, уверенные и в чем-то даже крамольные высказывания господина свидетельствовали о том, что он занимает весьма и весьма высокое положение.

— Ответьте мне, если вы художник, — задумчиво произнес господин, отложив наконец карандаш и откинувшись на спинку кресла. — Предположим, вы узнали, что у вас в запасе… Ну, не часы, не дни, а пара месяцев. Целых два месяца работы. Последние два месяца. Какую бы картину вы написали?

Вопрос был жутковатый. Несговоров никогда бы не подумал, что башня прячет в своих недрах философов. Он сделал над собой усилие, чтобы ответить по существу.

— Наверное, я постарался бы закончить то, над чем работаю сейчас.

— Гм. — Господин неопределенно покрутил в воздухе пятерней. — Нечто в духе Нестерова? Молитва среди русских берез?

Несговоров внутренне содрогнулся. Этот человек, никогда не видевший его картины, владел ключом. По меньшей мере, одним из ключей. В нем определенно было что-то демоническое.

— И это даже после того, чему вы сегодня были свидетелем? — допытывался собеседник.

— А что я такое увидел, чего бы не знал раньше? — вопросом на вопрос ответил Несговоров. — Разве что двух юнцов, которые за доллары предлагают записать на прием к любому чиновнику.

— Любопытно, — сказал господин, снова беря карандаш и делая для себя пометку в перекидном календаре. — О таком я слышу впервые. Но это едва ли годится для масштабного полотна. Ну а сама очередь? Очередь в никуда и ни за чем, с чернильными номерками на ладонях? Разве не колоритное зрелище?..

— Мне не хотелось бы смешивать трагедию с глумлением, — запальчиво сказал Несговоров.

— Да бросьте вы! Будто не было эллинизма, барокко, романтических кошмаров… нынешнего постмодернизма, наконец, — с досадой возразил господин, выказывая незаурядную для чиновника эрудицию. — Все это вам должно быть гораздо лучше знакомо, чем мне. Искусство превращается в глумление в одном-единственном случае: когда за дело берется бездарь. Но тут уж не спасут ни благонравная задача, ни высокий штиль.

— Эта очередь… — Несговоров с волнением прервал возникшую было паузу, сам ужаснувшись новой догадке. — Ее не вы сотворили?

— Мне нравится ход вашей мысли, — сказал господин, грустно улыбаясь. — Но нет, увы. Не я. Она сама родилась. Обратите внимание, что те, кто просто живет, и те, кто числится в очереди, — разные люди. Эти множества почти не пересекаются. Одним из достижений уходящей, к сожалению, эпохи явилась профессия очередников, своего рода цех, точнее — целое сословие. Эти люди уже никогда не будут жить: смыслом их существования стало стоять в очередях. Очередь переходит по наследству детям и внукам. Вполне может статься, что какой-нибудь малыш получит место в детских яслях, на которое претендовал еще его прадедушка… Впрочем, нет, все-таки не получит, это было бы подрывом основ. Если разогнать очередь (а того хуже, если она разойдется сама) — повалится все. Будьте уверены, об этом догадываются многие, в том числе и действующий губернатор. На такую радикальную меру никто не пойдет, хотя, конечно, в мелочах подтачивать будут… Всегда ведь есть идеалисты-карбонарии вроде вас. Однако могу признаться: как и вы, я хотел бы просто закончить то, что когда-то начал. В какое бы дикое противоречие с реальностью, в какой бы беспросветный тупик это ни заводило. Тут мы с вами сходимся. Нас обоих обременяет личная ответственность за самих себя, сдерживает память о том, какими мы были раньше. Мы не захотим, даже если бы и умели, выпрыгивать из собственной кожи. А вот у того молодого человека, что сейчас при губернаторе… Забыл его фамилию. Да вы знаете, о ком я… У него таких проблем нет. Он далеко пойдет, и я не пожелал бы вам оказаться у него на пути.

Господин пристально поглядел Несговорову в глаза и вдруг улыбнулся своим мыслям.

— Вот так: я похитил ваш секрет, а теперь возвращаю его вам вместе со своим. Не судите, как сказано в писании, да не судимы будете. Если вам когда-нибудь доведется… А ведь доведется, вы тщеславны и властолюбивы, на беду вашу… Нет? А «перевернуть сознание соотечественников» (он цитировал лежащее перед ним заявление) некой живописной фантазией — что это?.. Так вот, если доведется побывать в роли пастыря, поруководить себе подобными, вы еще вспомните мои слова. Ну а сегодня ни у кого из нас нет иного выбора, кроме как доделывать начатое. Завтра мы могли бы начать что-то совсем другое, но то — завтра , его может и не быть…

Зазвонил телефон на столе. Господин снял трубку и некоторое время слушал, не говоря ни слова. А потом невозмутимо положил трубку на аппарат.

— Вот его уже и нет, этого завтра, — сказал он. — Сожалею. Я искренне хотел вам помочь. Конечно, мы сами, я имею в виду мое поколение, когда-то положили начало всему этому. Но в наше время играли самозабвенно, истово!.. А знаете, вполне вероятно, что и сейчас можно было бы спасти положение, если б нашелся хоть один ревностный участник процесса. Какой-нибудь художник! А? Вы так не думаете? Будь я художником — написал бы заново «Пир королей». Очень своевременная картина! Собака под столом — она ведь там единственный человек… Жаль, что все стоящие картины уже написаны. Ну да ведь и я не художник, а художник, наверное, придумает что-нибудь новенькое. Такое, что все другие разглядят лет этак через полсотни, не раньше… Сказать вам, что единственно меня утешает? Я доволен, что мне удалось заставить их сбиться в стаю. Когда все, такие вроде бы разные и самостоятельные, набрасываются на тебя как по команде — это поучительное зрелище. После они разбредутся по углам и будут виновато прятать глаза… М-да. Собачья тема как-то совсем некстати. Вернуть вам заявление? Впрочем, постойте…

Господин взял из дорогого письменного прибора ручку с тонким пером и в левом верхнем углу наискось начертал:

Эту просьбу обязательно удовлетворить.

Кудряшов

Подпись получилась красивой: размашистой и с кренделями.

Несговоров сразу прочел резолюцию и подпись, хотя листок и лежал перед ним вверх ногами. Сердце его подпрыгнуло. Рука сама дернулась за бумагой, одеревеневший язык пытался дать выход потоку неизъяснимой благодарности…

Но господин отчего-то медлил, придерживал заявление с резолюцией ладонью. Поднял глаза на трепещущего Несговорова, снова деликатно опустил взор.

— Нет, пора и честь знать, — вымолвил он наконец. — Сколько раз я проделывал это с такими как вы! Люди верили, искали у меня справедливости. Только я мог позволить себе роскошь быть хорошим. Вы заняли очередь? Какой у вас номер?.. Вот-вот. Ко мне попадал один из тысячи. Он всегда встречал понимание и поддержку. Но мои беспечные, нерадивые, злые подчиненные, в чьи обязанности входило выполнять мои распоряжения, все делали наоборот, а попасть ко мне во второй раз и пожаловаться на них, как вы понимаете, было невозможно… Зато у несчастных оставались обо мне прекрасные воспоминания. Вы первый, кого я не стану обманывать.