Сергей Яковлев - Советник на зиму

Чтобы не было грустно,

Порубаем в капусту

Всех врагов с кудряшов-ца-ми!..

— Отсюда можно подсчитать голоса и объявить итоги, — сказал довольный Викланд.

— Вам это напоминает голосование? — с сомнением спросил Несговоров.

Они остались у окошка вдвоем. Маранта бродила по чердаку, отыскивая пригодный для работы холст. Гремели и хрупали под ее ногами фанерные декорации.

— Мне милее народ молчащий, — продолжил Несговоров. — Не забитый, конечно, а как у нашего классика Пушкина, знаете? Который так безмолвствует, что это гудит в ушах набатом. В молчании больше правды и чистоты.

— Благодарите Бога, что я не американец! — сказал Викланд, демонстративно зажимая уши при последних словах Несговорова. — В Штатах бы вас за такие речи очень и очень не похвалили! Чистота у вас уже была, нет? На нее тратится слишком много… Как лучше сказать? Ради нее приходится часто умываться кровью.

— Никогда не говорите посланцам из-за бугра о чистоте и справедливости! — крикнула Несговорову с веселой дерзостью Маранта, волоча за собой длинный пыльный рулон, вся в мусоре и тенетах. — Забугорье относится к этим понятиям с большим подозрением.

— Для демократического слуха они звучат подозрительно, — уточнил педантичный Викланд. — История двадцатого века не оставила иллюзий на этот счет.

— Между чистотой и тиранией нет ничего общего, — упорствовал Несговоров. — Для чистых все чисто. Возможно, мнимая чистота тиранов — один из мифов толпы, жаждущей искупить свою нечистоту.

— Или не мнимая, — пробормотала Маранта, уже бросив свой рулон и тоже прильнув к окну. — Жажда ведь не одни фантомы создает, она и пресуществляет…

— Не буду спорить с русскими мудрецами! — Викланд миролюбиво поднял руки.

— Значит, вы не видите смысла во всем этом участвовать? — тихо спросила Маранта Несговорова, не отрывая взгляда от ночной площади.

— Да нет…

— «Да нет» — это «да» или «нет»? — со смехом воскликнул Викланд.

— А что я вам говорила про ужас русской речи! — оживилась Маранта. — И не думайте переводить. Это как рассеянным боковым зрением иногда видишь больше, чем выпялив зенки…

— Зенки? — Викланд попал в новое затруднение.

Несговоров невольно улыбнулся. Ему нравилось, как Маранта хулиганила.

— Моя Даша в таких случаях говорит «разуй глаза», — сказал он.

— Вот-вот! — восхитилась Маранта. — Разуйте глаза, господин иностранец! Перед вами натуральный русский бунт.

— Снова бунт? — в тон ей резво отпарировал Викланд. — И не только на площади, как я понимаю, но и здесь? Ваш художник отказывается писать «Кудряшова — на нары»?

— И даже рисовать его собаку, — серьезно продолжил Несговоров. — Если все это фарс…

— Фарс? Погибшие дети — тоже фарс? — накинулась на него Маранта.

— Не знаю. Дайте сказать. То, о чем вы говорили внизу — это важно. Чтобы люди сбросили морок и проснулись, научились сами принимать ответственные решения. Этой цели я готов служить. Но я умею работать лишь с полной отдачей… Истово. Только так, по-моему, можно противостоять повальному глумлению, когда каждый забавляется жизнью, своей и окружающих, как ему вздумается, а в результате все превращается именно в дрянной жестокий фарс…

В запальчивости он повторил слово из напутствия, полученного в башне, и сам поразился перекличке.

— Кажется, я начинаю понимать, — сказал Викланд. — Истово — значит усердно? Просто вы восточник. На Западе художник рисует картину и получает за это деньги. Или какие-то преференции на будущее, как сейчас, когда вам никто, конечно, сразу не заплатит. Свободу, например, к которой можно относиться вполне утилитарно… Это его работа. Но вам, чтобы заниматься искусством безмятежно, требуется решить, как ни мало, две проблемы: во-первых, есть ли на небесах Бог, и, во-вторых, назначил ли он именно вас своим орудием. Это максимализм, но красиво, правда? — Викланд повернулся к Маранте.

— Правда, — согласилась Маранта. — Только не «назначил», а «избрал».

— Да-да, избрал, извините. Ваш Бог не чиновник, это я понимаю. Он заменяет вам демократию. Как это? Пре-су-щест-вляет ее в себе… Но противоречие, кажется, разрешимо? — дипломатично предположил Викланд. — Надо лишь назначить… извините, избрать подходящий сюжет. По-моему, подошла бы «Юдифь». — Тут он озорным взглядом окинул с ног до головы Маранту, стоявшую со свечой, как с мечом. — Красавица проникает во вражеский стан, соблазняет господина Кудряшова и… отрубает ему голову. Эта ножка на голове противника, а? — Он приглашал Несговорова полюбоваться нарисованной картиной.

— Вам не идет повторять базарные сплетни, — рассердилась отчего-то Маранта.

— Нет-нет, вы меня неверно поняли…

— Брейгель Младший! — мечтательно предположил Несговоров, выглядывая в окно. — «Ярмарка с театральным представлением» или что-то в этом роде.

— О! Такую картину придется слишком тщательно рассматривать…

— «Ночная стража»! — сказала Маранта, стряхнув оцепенение обиды и включаясь в игру.

— «Взятие Бастилии», конечно, но это банально, да?

— Муций Сцевола!

— Святой Себастьян со стрелами!

— Нет! — Несговорова осенило. — Просто безымянная голова! Голова, пронзенная стрелами. И еще солдатка, выносящая с поля боя человечью ногу — все, что осталось от любимого. И еще «Победа»: неопрятная изможденная баба с крылышками, по колено в крови, и ей рукоплещут скелеты…

— Ну да! «Иван Грозный убивает своего сына Ивана», — с иронией сказал Викланд, потеряв, видимо, надежду на дельный результат.

Маранта тревожно и странно смотрела из темноты на Несговорова.

— Я знаю, про что вы, — тихо сказала она. — Но тогда уж «Человек огня». Фреска из приюта в Гвадалахаре.

— Да, — сказал Несговоров. — Да, именно эту его вещь я держал в голове и как-то упустил.

«Человека огня» он не назвал потому, наверное, что видел только репродукции, и хотя уже ими был потрясен, но даже самому себе стыдился в этом признаться, а о местонахождении подлинника как-то не задумывался… Сообщение Маранты застало его врасплох. Неужели судьба распорядилась столь гениально? Такая картина должна украшать именно приют, служить тем, кому трудно. Засыпая вечерами и просыпаясь утрами под «Человеком огня», они не посетуют на тяготы текущих дней, не растратят время жизни на пустые роптания, но будут готовиться к светоносному подвигу. И молиться станут лишь о том, чтобы Бог даровал им в решающий час силу, смысл и красоту.

Еще Несговорову показалось, что Гвадалахара как-то связана с Марантой, где-то уже всплывало рядом с ней это далекое звучное имя, но как и где, вспомнить не мог, а спросить — постеснялся…

Втроем расчистили участок пола перед окном, задыхаясь от поднявшейся пыли. Расстелили найденное Марантой полотнище, сшитое из нескольких полос крепкого серого рядна. О таком холсте нельзя было и мечтать! Ловко орудуя невесть откуда взявшимися молотком и гвоздями, Маранта натянула и закрепила его по периметру на длинных рейках. А затем подала Несговорову кисть.