Владимир Ситников - Свадебный круг

— Получайте своего, раз хотели, — великодушно сказал Клестов, довольный тем, что так быстро разрешился кадровый вопрос.

Николай Филиппович считал, что только отчаянное слепое везение помогло Шитову стать во главе Крутенского района. Знал бы Клестов, какой нерасторопный, неумеха этот Шитов. Кто-кто, а Огородов это прекрасно представлял.

Ощутил Николай Филиппович, что фортуна вновь благосклонно взглянула на него, когда Шитов попал в немилость у Кирилла Евсеевича Клестова.

Работая на юге страны председателем облисполкома, готовил Кирилл Евсеевич кандидатскую диссертацию о том, как специализировать районы той южной области. Чтоб диссертация приобрела еще больший вес, научный руководитель посоветовал включить в нее материал о специализации Бугрянской области. Клестов это сделал. Тот же научный руководитель подсказал, что неплохо бы сопроводить диссертацию отзывами людей, работающих на местах. Поскольку в ней много говорилось о специализации Крутенского района, попала диссертация на отзыв к Шитову. Тот прочел ее и схватился за голову: их лесному, пойменному, богатому травами району было определено одно лишь зерновое направление. Шитов считал (так оно и было на самом деле), что выгоднее и перспективнее всего для здешних мест молочное и мясное животноводство, а тут зерно, свиноводство. Взволнованный, расстроенный, Шитов отправился на прием к Клестову. Кирилл Евсеевич, до этого выслушивавший немало лестных слов о своей диссертации, встретил яркоглазого, большерукого северянина со снисходительной улыбкой. Поглядывал веселыми, умными глазами: ну, что ж, мол, хвали, перенесу. А Шитов с запалом начал доказывать, что диссертация их район ориентирует неправильно, что он против зернового направления.

С лица Кирилла Евсеевича слинял румянец, улыбка сменилась каменной непроницаемостью, но он справился с собой, по-отечески положил руку на плечо Шитова.

— Брось, Виталий Михайлович, не горячись. Пересмотрим специализацию твою. А диссертация уже готова. Это ведь примерные рекомендации…

— Совсем не то, я не согласен. Должна быть принципиальность, — вспылил Шитов, поднимаясь.

— Ну, мне твоя принципиальность, как зайцу стоп-сигнал, — разгорячился Клестов, тоже вставая. — Чего ты в бутылку лезешь? Травы, травы, да косите их на здоровье.

У Шитова лицо побледнело.

— В отзыве я напишу, что это неверно в корне, — решительно сказал он и вышел из кабинета.

Клестов рассердился на крутенского первого секретаря — ну и упрямец, никакой гибкости. Пополз слушок, что Виталию Михайловичу долго не усидеть. Если бы не усидел, тогда бы вновь была открыта дорога Огородову. Кто еще авторитетнее его теперь в Крутенке? Однако и на этот раз случилось иначе.

Виталий Михайлович Шитов взял да и выступил на отчетной областной партконференции и сказал, какое легкое отношение сложилось у первого секретаря обкома к специализации сельского хозяйства. Клестов краснел, бурел, но с критикой согласился, признал, что допустил ошибку.

Шитов остался первым, слухи прекратились, и Николай Филиппович понял, что ушла от него и эта возможность стать главой района. Не видя выхода для своей жгучей жажды решительно повелевать, Николай Филиппович с нетерпеливой щедростью растрачивал свою энергию в облавах на волков, загонной охоте на сохатых. Отправляясь в командировку по району, всегда прихватывал с собой ружье. Он был неистов, запретов не признавал. Они были писаны не для него. В марте серым утром на снежной обочине дороги в сиянии луны выплясывали зайцы. Николай Филиппович поворачивал фару, накидывал на этого белого пушистого зверька ослепительный световой мешок. Зайчишка оцепенело замирал. Через секунду, задетый смертельной дробью, он судорожно бился на снегу, ускользающим слухом улавливая хруст тяжких шагов по насту. Куропаток Огородов бил прямо на тракте, приподняв ветровое стекло машины. Если замечал в перелеске дичь, машину гнал прямо по озими.

— Ну, Коля угомону не знает, — говорил с осуждением Евграф Иванович Соколов.

Огородов обещал взять с собой Сереброва то на волчью облаву с флажками, то на охоту с «вабой», но как-то случалось все так, что его не оказывалось в числе приглашенных. Серебров и медвежью шкуру раздобыл без помощи Огородова и Соколова: ему продал ее муж Золотой Рыбки Федя Труба. Теперь это мохнатое чудо украшало стену его холостяцкой комнаты.

Вероятнее всего, по должности не подходил он для круга избранных, когда был просто инженером, а вот стал вторым секретарем райкома комсомола — и где-то в середине мая пригласил его Огородов на весеннюю охоту. Укромное заветное местечко, которое так оберегали Огородов и Соколов, оказалось на озере Скляном.

Выйдя из машины, они долго брели по зыбкой торфяной земле меж напитанных зеленым соком осин.

— Ох, благодать-то какая, воздух-то, — шумно умилялся Огородов. — Дышите, ребята, дышите.

Он поднимал над собой старую шляпу. Было удивительно, как легко несет огромный свой мешок Огородов, как, опираясь на палку, попрыгивает с валежины на валежину Евграф Иванович. Когда Серебров уже отчаялся прийти до темноты на место, вдруг открылось широченное зеркало озера. Казалось, что природа тут без циркуля не обошлась. Оно было правильной круглой формы. В бледном свете вечера озеро сияло, как огромный серебряный поднос. И такая первозданная тишь стояла тут, что боязно было двигаться и тревожить ее чавкающим шумом шагов.

Залюбовавшись озером, Серебров даже не заметил притаившуюся среди сосняка, на песчаном взлобке, избушку с маленьким оконцем. Сложенная из толстых замшелых бревен, она показалась ему сказочным обиталищем лесных духов. Вот так домик! В нем все какое-то таежное, первобытное: стол из плах, широкие нары.

На озере его внимание привлек невиданный плотик-катамаранчик из двух долбленых осиновых бревен, которые были соединены деревянными перемычками и сиденьем. Назывался плотик необычно: коротни, или корытни — от корыта.

— Тш-ш, — проговорил Николай Филиппович и зарядил ружье. Он уловил своим нечеловечьим слухом какой-то настораживающий звук. Прямо над стенкой леса на бледном фоне неба показались стремительно мчащиеся полоски. Утки. Как сумел Огородов угадать движение чернети на темном фоне леса, было уму непостижимо. Раскатистые выстрелы перехватило переимчивое эхо и долго перекатывало звук между берегами.

Николай Филиппович ловко вынул пустые гильзы и уверенно сказал, что двух уток он взял, а больше вряд ли будет.

— Молчи, уволю без выходного пособия. Чтоб двух в эдакой темноте, — не согласился Евграф Иванович.

— Точно обе, — так же твердо повторил Огородов. Он был уверен в своей стрельбе. — Вон Гарольд Станиславович сплавает.