Владимир Ситников - Свадебный круг

Свет безжалостно бил в глаза Вере, державшей ребенка. Она, как слепая, шла к машине. Серебров выскочил навстречу — помочь. Вера не отдала ему свою ношу.

— Что с Танечкой? — спросил Серебров сдавленным голосом.

Вера в плаче затрясла головой и ничего не ответила. Сжав зубы, он повел машину. Вот какая встреча.

— Быстрее, быстрее надо! — заторопила его севшая сзади медичка, совсем еще юная узкоглазая татарочка.

Вера, зареванная, с темными подглазицами, прижидалась губами к воспаленному темнобровому личику Танюшки и шептала, как молитву: «Милая моя, золотко, кровиночка, потерпи». Иногда она растерянно смолкала и с испугом оборачивалась к медсестре: в глазах стояли отчаяние и боль. Курносенькая, с детским личиком, с черными, как пуговки, глазами, медсестра спешно открывала свой чемоданчик и строго говорила: «Остановите, укол!». Серебров с готовностью держал коробку с ампулами, но когда медсестра поднимала безжалостный шприц, отворачивался, чтобы не видеть: такой малышке — и укол!

Танечка слабо постанывала. Серебров хотел было что-то сказать утешительное, но, сжимая зубы, молчал. Вера еще сильнее расплачется, если он подаст голос. Решительные брови вразлет придавали Вериному лицу твердость и отчужденность.

На изрезанной водополицей дороге машину нещадно било, и Сереброву казалось, что от толчков этих тяжелее Танечке. Он притормаживал.

— Быстрее! Ты можешь быстрее? — кинув на него полный отчаяния взгляд, взмолилась Вера.

— Я думал, трясет, — виновато объяснил Серебров.

— Быстрее, быстрее! — всхлипывая, повторила Вера, и он погнал машину, не обращая внимания на то, что их немилосердно бросало из стороны в сторону.

Девочка-медичка шепотом рассказывала Сереброву о болезни Танечки. Та занемогла три дня назад. Думали, ангина, а оказалось что-то другое. Температура сорок. Решили ехать в Крутенку, а в колхозе даже легковушки нет, грузовые в разъезде.

— Я сказала: пойдемте на повертку, на дороге любую машину задержим. И задержали вас. — Девчушка проводила языком по сохнущим от волнения губам и в который раз повторяла, как она догадалась, что надо идти на повертку. Ей нравилось, что она такая решительная и практичная.

«Газик» мчался сквозь белый мрак, по днищу колотила галька, словно невидимый барабан отбивал нестройную дробь. Повизгивали на поворотах тормоза. Рискованно гнал машину Серебров, а Вера, словно в беспамятстве, все повторяла: «Быстрее, быстрее!». Недалеко от Крутенки дорога была перекрыта — не то провалился мост, не то чинили полотно. Это место объезжали по полю. Мощные скаты грузовиков успели пробить на целине глубокие колеи, и «газик», трясясь на них, натужно воя, вот-вот готовый сесть на дифер, чудом протаскивал себя по снежному коридору. Серебров отчаянно крутил баранку и молил неведомого бога дорожной удачи, чтоб скорее кончился этот невыносимый крюк. Вдруг лучи фар уперлись в голубой кузовок трактора «Беларусь»: впереди стояло десятка полтора разных автомашин. Застопорил движение «Урал», угодивший колесами в яму. Серебров кинулся к шоферам, стоявшим на высокой снеговой обочине: ни дать ни взять — полководцы при форсировании водного рубежа.

— Эй, нет, что ли, посильнее машины? — крикнул он.

— Кабы была, — сказал губастый, толстый шофер, которого все называли почему-то Тыквой. — Вертолет вызывай, инженер.

— Ну, хватит лясы точить! — прикрикнул с непререкаемой твердостью Серебров и ткнул рукой в долговязого шофера. — Ты беги в Сельхозтехнику! Попутную возьмешь или лучше позвони Ольгину Арсению Васильевичу. Скажешь — Серебров трактор просил. Дорогу надо проткнуть срочно. Больного везем. А ты, шутник, — обратился он к Тыкве, — выведешь мой «газик» и подгонишь к Сельхозтехнике.

Острый на язык Тыква не возразил. Значит, надо, раз требует этот уверенный, энергичный колхозный инженер.

Когда Серебров подбежал к своему «газику», из машины доносились всхлипы. У Веры лицо опухло от слез. Медсестра снова достала свой безжалостный шприц.

— Вера, — сказал Серебров тем же виноватым севшим голосом, — придется Танечку нести. Пробку тут еще через час ликвидируют. — Он высвободил из рук Веры Танечку и рванулся вперед. Он пер по обочине мимо машин и шоферов, как бульдозер. Хорошо, что мороз положил наст. Серебров знал, что теперь все зависит от него. Сбоку, запаленно дыша, спешила Вера.

— Машину лови! — с сиплой одышливостью крикнула она. Бежали уже вдоль тракта. Серебров понял, что Вера права. Он отдал ей Танечку и помчался вперед. Машин, как назло, не было. Навстречу им по обочине из сияющей огнями Крутенки ехал в санях мужик. Он стоял на коленях и весело погонял буланку. Серебров замахал руками, пытаясь остановить подводу, но мужик игриво объехал его и погнал лошадь дальше. Серебров рассвирепел. Догнав подводу, он прыгнул в нее, оттолкнул мужика и, забрав у него вожжи, круто повернул лошадь. Мужик вывалился из саней. Он, видать, не очень твердо держался в них. Посадив в сани Веру с Танечкой и медичку, Серебров погнал лошадь, не обращая внимания на крик возницы.

Он подъехал к самому больничному крыльцу и, распахивая широко двери, пропустил Веру с медичкой в приемный покой, нашел врача и позвал его. Потом долго, никому не нужный, сидел он на белом диванчике — ждал, когда появятся в коридоре врач и Вера. Наконец вышел стриженный под ежик главный врач. Серебров бросился к нему.

— Будем надеяться на лучшее, — распуская закатанные рукава халата, проговорил тот.

Лошади возле больницы уже не было. Наверное, взял ее возница. Усталый, разбитый, Серебров доехал на попутном самосвале до Сельхозтехники. «Газик» стоял там. Прежде чем повернуть ключ зажигания, Серебров достал сигарету, но не сразу поймал ее губами. «Надо посидеть немного. Прийти в себя, — подумал он. — Рано сегодня встал». Выкурив сигарету, он поехал к магазину, а потом к больнице.

Нагруженный кульками с печеньем, конфетами, банками с компотом, зашел Серебров в приемный покой.

— Позовите Веру Николаевну, — попросил он сиделку.

Вера вышла в больничном халате. Волосы у нее были гладко зачесаны. Эта прическа с валиком на затылке делала ее намного старше. Лицо утратило боль и напряжение, но выглядело изнуренным.

— Ничего я не возьму! — начала она отказываться от покупок.

— Как Танечка? — перекладывая насильно ей в руки кульки и банки, спрашивал Серебров.

— Теперь лучше, — со вздохом коротко ответила она, и в глазах опять блеснули слезы.

— Может, что надо? — хмуро спросил Серебров, но Вера словно не слышала его. — Может, лекарства? Я в Бугрянск позвоню отцу, — добавил он.

— Нет, не надо. Ничего больше не надо, — холодно проговорила она и ушла. Вовсе чужим, даже хуже чужого считала она его.