Татьяна Таран - Список мечт. Повести и рассказы

Сначала популярные мелодии — «Чистые пруды», «Тёмная ночь», а потом заиграл вальс «Под небом Парижа».

Аня, как заворожённая, безотрывно смотрела на ночное небо над морем. Эти две природные константы сливались воедино, без линии горизонта, без различия в цвете, и звёзды неба отражались на чёрной ровной глади моря без искажения.

Исчезли берега, растворился лес на склонах сопок, не видно уже ничего, кроме моря и неба. Какая-то феерия, неземное видение, сопровождаемое волшебным переливом клавиш аккордеона, бережно перебираемых Никитой.

Аня в эту минуту точно знала только одно: она никогда в жизни не забудет этот вечер, эту бухту, это небо. И этого парня с аккордеоном, уже в который раз испытывающего её душу музыкой — трепетной, нежной, незабываемой.

В начале сентября Андрей снова поехал к маме, копать всё ту же пресловутую картошку — железобетонный аргумент в пользу деревни. Аня не расспрашивала его ни о чём. И даже если бы ей попалось на глаза новое письмо от Бобровой из Домашлино — она бы не стала его читать: незачем, и так всё ясно в датском королевстве.

И он молчал, предполагая, что деревенские новости от мамы ей неинтересны. А про новости из соседней деревни и вовсе нельзя было сказать. Так и жил, а что? Как многие живут. Говорят, у бывалых моряков вообще в каждом порту по зазнобе. А тут всего одна. Может, их снова на пароход вместе определят, надо только Любе сказать, куда ему направление выпишут, чтобы и она туда же попросилась.

В конце этого же месяца пароходство направило его на курсы по выживанию в экстремальных условиях, потом начались зачёты на тренажёрах. Потом сертификаты, допуски — одним словом, моряк готовил документы для очередного рейса. Отпуск кончался через месяц, и нужно было ещё пройти медицинскую комиссию.

Тут-то и случился подвох, которого никто не ожидал. Терапевт сказала, что анализы не очень хорошие. Направила к другому врачу, та заставила пройти ещё какие-то обследования. И диагноз, мудрёный, что-то по почкам, а вернее, заключение медкомиссии: в плавсостав не годен.

Дома Андрей бушевал. Кричал, что он здоров, что это чьи-то козни, не может быть, чтобы у него что-то было не в порядке. Подумаешь, простыл на северах! Грозился пойти в кадры, надавить на кого нужно, может, и к самому начальнику пароходства надо идти.

Аня, притихшая, сидела в углу кухни и не знала, что сказать мужу. Утешать — бесполезно. Он же учился на моряка, это его профессия, чем он ещё может заняться на берегу? Снова учиться? Или идти в рабочие, на завод — так они позакрывались все, мама так про Иваново говорила, а здесь и вовсе, наверное, никаких заводов нет. Полгорода жителей с морем связаны, остальные ждут на берегу.

Муж сходил за пивом в киоск на «Торговку», сел за стол напротив жены, налил в два стакана:

— Будешь?

— Нет. Мне завтра к детям, запах будет.

— К детям?! К каким к чёрту детям! — Андрей снова вспыхнул, как будто и не было паузы для похода за пивом. — Да ты бесплодная, правильно мама говорила, в твоём тощем теле ничего завестись и не может! Поэтому и идёшь к чужим, потому что своих иметь не можешь. Балерина чёртова!

Андрей грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули бутылки с пивом и звякнули о соседние стаканы.

Ане поплохело. В голове зазвенели колокольчики, перед глазами поплыло розовое пятно от абажура. Держась руками за стол, потом за стены, тихо перебралась в спальню и легла, закрывшись с макушкой одеялом.

Не плакала. Её не знобило, не было жара. Ничего уже не было.

Хотелось заснуть здесь, а проснуться в тридевятом царстве, в тридесятом государстве… Аня начала про себя рассказывать сказку, про Машеньку и Медведя: сяду-сяду на пенёк, съем-съем пирожок… Не садись на пенёк, не ешь пирожок… Видения переплелись в её сознании: и Машенька уже не в лесу, а качается в лодке на море. Медведь по берегу ходит, добрый, зовёт Машу к себе. Сам доплыть не может, а у неё нет сил грести эту лодку вёслами к берегу…

Утром Аня тихо собралась и ушла на работу. Андрей спал на верхнем ярусе полатей.

Вечером Аню на столе ждала записка.

«Из-за тебя у меня всё пошло прахом в жизни. Как только на тебе женился, сразу начались несчастья. Я не хочу тратить свою жизнь на тебя. Подавай на развод, где ЗАГС, сама знаешь. Без детей нас быстро разведут.

Позвони Сашке Веркину, договорись насчёт квартиры, если он тебе её оставит. И скажи ему дату развода. Я ему из деревни перезвоню, узнаю и приеду на один день в город. Переночевать найду где, к тебе не вернусь. Всё, пока».

Всё, пока… Не прошло и полутора лет… Всё, пока…

Холодные осенние месяцы Анна провела как в анабиозе. Тело её ходило на работу, показывало детям новые упражнения. На репетициях аэробики руки-ноги выполняли все задуманные элементы. Привычка топила печь по вечерам (доктор Веркин сказал: живи, сколько сочтёшь нужным). Желудок принимал пищу, не особо задумываясь, что там, в тарелке. Всё шло как на автопилоте.

И только душа, измученная душа девушки, застыла и почти не дышала.

Не жила, не думала, не чувствовала.

Не ждала, не верила, не надеялась.

Перед новогодними праздниками в телевизионной столовке Никита стал свидетелем разговора между Светланой Сергеевной и диктором

Семёном Васильевичем, сидящими за обедом рядом с ним.

— Кто же в паре с тобой будет, Васильич? — услышал Никита часть разговора.

— Да, с Анютой в прошлом году удачно было, Снегурочка из неё шикарная была. Если из своих не найдём, надо из праздничного агентства брать.

— Кто же знал, что муж её таким негодяем окажется. Довёл девку до нервного истощения и сбежал. Накажет его жизнь за дела такие.

Никита еле дождался окончания рабочего дня. Его решимость мог остановить только ядерный взрыв или цунами. Но ни того, ни другого, к счастью, не намечалось, а он прокручивал в голове десяток возможных вариантов развития дальнейших событий.

Они не виделись несколько месяцев, после той поездки на яхте. За фонограммами она больше не приходила, так как сама уже выбирала мелодии из множества кассет, которые он ей записывал в течение предыдущего года.

Вернее, это она его не видела, а он продолжал озвучивать плёнки и видел её на экране монитора не далее, как месяц назад. Ничего особенного, вернее, чего-то необычного, другого, настораживающего он в ней не заметил. Такая же худенькая, беленькая, голубые глаза на пол-лица, милая улыбка…

Он знал её в движении, чувствовал ритм девичьего тела и уже воспринимал Аню как близкого человека.

Подобно Пигмалиону, он любовался образом прекрасной девушки на мониторе, помогал наполнить танец музыкальным содержанием. Но как приблизить к себе этот образ, как оживить эту Галатею для себя в реальной жизни, как добиться её расположения — он не знал.