Виктор Уманский - Борьба или бегство

В июне 2015-го мы с Надей отправились в очередное путешествие — на этот раз в немецкую Баварию. Мы долетели до Мюнхена, затем на электричке добрались до центрального вокзала, откуда отходил наш поезд. Я с трудом взгромоздил чемоданы на полку для багажа, и мы уселись — Надя у окна, я рядом. Здесь было прохладно и пахло кондиционером. Городские окраины за окном постепенно сменились полями и аккуратными немецкими деревеньками. Во всём были видны чистота и педантичность, доходящие до абсурда. Сложно было поверить, что сельская местность может выглядеть настолько прилизанной, а домики — построены для жизни самых обычных людей. Выглядели они, словно игрушки: двери были увешаны замысловатыми украшениями, а резные заборчики — бесконечными кадками с цветами. Волны цветов опоясывали дома, сталкивались друг с другом, поднимались на крыши, закручивались вокруг окон.

Помимо замысловатости и упорядоченности, пейзаж, однако, отличался однообразием. Кажется, каждый хозяин дома и каждая деревенька в целом хотели чем-то выделиться, но идеи эти ходили вокруг одного и того же — украшений домов и садиков, и вскоре мне наскучило их разглядывать. Я переключил внимание на девушку, сидящую наискосок — с другой стороны прохода. Короткие русые волосы, немного вздёрнутый нос, кофейная кофточка и джинсы. Карие глаза смотрели серьёзно и внимательно — в книгу. Я наклонился, чтобы разглядеть название, но девушка вдруг опустила книгу, посмотрела на меня и улыбнулась. Чуть замешкавшись, я улыбнулся в ответ. Секунду мы смотрели друг другу в глаза. Потом я достал свою книгу и открыл её.

Моё сердцебиение слегка участилось. Я прикрыл глаза и позволил себе немного помечтать.

Вот я сажусь напротив. «Мне нравится твоя причёска, а также — улыбаюсь — шея». «А что в ней такого особенного?» «Да не знаю, просто вся ты такая серьёзная, а шея нежная. Хрупкая. Ну да хватит об этом, давай по существу!» Смеёмся. «Экономика, серьёзно? И архитектура? Это как сочетается вообще? Ну, мне-то нравится архитектура, конечно, хоть и не настолько… Ну да, естественно, в Москве полным-полно уникальных зданий…»

Я открыл глаза. Девушка смотрела в книгу, Надя — в окно. До пересадки во Фрайлассинге оставался ещё час.

* * *

В Берхтесгадене на платформе нас встретила бойкая старушка по имени фрау Клара, ни слова не понимавшая по-английски и лихо рулившая синеньким «Опелем». Пока он петлял по улочкам, забираясь всё выше, она без умолку болтала по-немецки. Из её речи мы понимали в лучшем случае некоторые слова и совместными усилиями пытались составить приемлемые ответы.

Рядом с главной дорогой протянулась первая линия домов, затем строения взбирались в гору, в конце концов оставляя эти попытки — дальше крутой склон укрывала лишь сочная трава. На вершине, на небольшом плато, в окружении домиков возвышался костёл. Наш дом укрепился в самом начале этого склона и был похож на те, что мы видели по дороге: четыре этажа, деревянное крыльцо и украшенные резьбой стены.

Пригибая голову, мы вскарабкались по узкой и крутой деревянной лестнице — я старался не сверзиться отсюда вместе с двумя чемоданами, что неминуемо привело бы к разрушению этого дружелюбного поселения.

Нам досталась комната прямо под скатной крышей. Балкон был увешан кадками с розово-белыми цветами. Надя распахнула стеклянные двери, и в комнату ворвался цветочный аромат. Городские кварталы, убегавшие от нас, вскоре сменялись лесом, а за ним — уже так близко! — вздымались к небу ледяные пики, ослепительно пылающие в солнечных лучах. Их древность и безупречность вдруг сделали ликование цветов сиюминутным, едва ли не безрассудным, но оттого ещё более жгучим.

Фрау Клара выдала нам последние наставления, некоторые из которых мы даже поняли, и ушла. Я упал на кровать спиной, закинув руки за голову. Полежать мне довелось не дольше пары секунд: отвернувшись к стене, Надя плакала. Я вскочил и осторожно обнял её сзади за плечи:

— Милая, что случилось?

— Ничего, — она слегка повела плечами, сбрасывая мои руки, и вышла на балкон, опёршись на резную ограду. Ветер распушил её мягкие волосы.

— Наденька, давай поговорим.

Она вытерла глаза рукавом и повернулась ко мне, чуть опустив голову.

— В поезде ты хотел говорить не со мной! Я чувствовала себя третьей лишней с вами.

Я был поражён.

— Что?.. Ты про девушку напротив, что ли?

Надя снова отвернулась.

— Ну что ты придумываешь, моя хорошая? Я вроде бы хотел разглядеть обложку её книги… — я замешкался. — Потом заметил, что она на меня смотрит, но зачем — без понятия. И сам стал читать. Ты от чего плачешь-то вообще?

Надя не отвечала. Я осторожно положил руку ей на плечо:

— Я люблю тебя.

Так просто сказать «люблю». Так просто быть рядом с любимой, обнимать её и выстраивать вокруг себя тот самый мир, в котором вам будет хорошо вдвоем. Мир, полный нежности, заботы и верности. Этот мир называется «зона комфорта».

— Пожалуйста, не плачь, — я осторожно коснулся губами щеки Нади. Её нежные уши снова порозовели.

Я обнял любимую сзади и прижался щекой к её виску. Так мы и стояли, пока Надя не успокоилась. Повернув её к себе, я кончиком носа вытер мокрую дорожку на щеке. Надя улыбнулась, и я поцеловал её в нос. Это была счастливая и мирная картина, и вряд ли со стороны можно было догадаться, какое раздражение снедало меня в тот момент.

Завоевав Надину любовь однажды, мне больше не нужно было сражаться за неё, преодолевая себя. Нет, теперь пришло время ежедневно и планомерно трудиться над отношениями. Мне и хотелось этого — да! — но тут вступал в дело безжалостный наблюдатель. Его интересовала не планомерная работа — для меня, привыкшего к труду, она не представляла серьёзного вызова, — а преодоление страха. А страх перед знакомствами по-прежнему был на месте: прежде чем мне удалось его победить, я встретил Надю. Моя слабость маячила у меня за плечом, хватала пальцами за одежду. И разделаться с ней из такого положения было невозможно — нужно было повернуться лицом.

В двадцать два года у меня на счету было четыре сексуальных партнерши. Я был уверен: этого мало. Каждый день, когда мне не приходилось преодолевать себя, завоёвывая новых женщин, увеличивал мою неудовлетворённость собой.

При этом мне не приходило в голову сравнивать других девушек с Надей: она была вне конкуренции. И да, Надя была прекрасной любовницей. Но она была одна.

Ситуация выглядела сложной, но не безвыходной. Любовь не имеет ничего общего с правом собственности, писал Владимир Леви 6 6 Владимир Львович Леви (род. 18 ноября 1938, Москва) — советский и российский писатель, врач-психотерапевт, психолог, кандидат медицинских наук, автор книг по различным аспектам популярной психологии. Здесь рассказчик намекает на его книгу «Травматология любви». . Проявлять любовь — значит заботиться о человеке, стараться сделать его счастливым, а вовсе не ограничивать его свободу или отдавать свою.