Виктор Уманский - Борьба или бегство

Я изучал тему моногамии и полигамии, обращаясь к литературе и интернету. Перед моим внутренним взором оживали древние эволюционные механизмы: мужчины пытаются оплодотворить как можно больше женщин, чтобы распространить свой генофонд; женщина же, забеременев, должна удержать одного мужчину — кормильца для неё и ребёнка.

В итоге складывалась следующая картина: мужчины от природы чаще полигамны, женщины — наоборот. Для некоторых людей секс отделён от чувств, для других — неразрывно с ними связан. Себя я относил к первым, а Надю — ко вторым. Для секса ей обязательно требовалась эмоциональная близость. Встречаясь с парнем, она могла рассматривать других лишь теоретически, на практике же они её не интересовали: для неё существовал лишь один мужчина.

Был очевидный путь прекратить этот конфликт интересов — отказаться от моих амбиций по поводу других девушек. Но я не понимал, почему должен так поступаться своей сущностью. Надя устроена так, а я — эдак, и никто из нас не выбирал врождённых склонностей. Нужен был компромисс.

Со временем я кое-что придумал. Мы с Надей могли попробовать секс втроём — например, с общей подругой, — а потом и более свободные отношения. Помешать отношениям с Надей это не могло, ведь на нашей стороне оставались честность и эмоциональная верность — действительно важные вещи.

Надя могла сомневаться, что она останется самой лучшей, если в моей жизни будет кто-то ещё. Но чтобы отбросить сомнения, достаточно было одного: попробовать. Ведь если вчера мы лежали в одной постели с нашей подругой, а сегодня я люблю Надю ещё жарче и нежнее… лучше доказательства и не придумать.

А уж если Надя решила бы разделить со мной развесёлое дело соблазнения девушек — я и вовсе был бы счастлив. Это было вполне реально: Наде девочки нравились чуть ли не чаще, чем мальчики.

Там, где не предполагался обман, не могло быть и измены. Эту прекрасную теорию подтверждала масса примеров как из литературы, так и из жизни. Взять хотя бы нашу знакомую семейную пару: они счастливо жили в свободных отношениях уже почти десять лет и воспитывали двоих детей.

Разговор на эту тему повторялся каждые несколько месяцев. Со временем Надя согласилась с моими доводами, но просила подождать с применением их на практике: она была не готова. Конечно же, я не спорил, но каждый раз, когда она в очередной раз просила отложить эксперименты, я чувствовал внутри предательское облегчение, которое немедленно вызывало злость: в эти моменты я покорялся собственному страху перед знакомствами, отодвигая испытание, а такого права у меня не было.

C момента первого такого разговора прошло уже почти полтора года, а с момента начала отношений с Надей — целых три. И чем дальше, тем более болезненными становились мои ощущения: я избегал схватки со страхом, признавая своё поражение. Секс, изначально выглядевший как приятный бонус к знакомствам, в моей голове обретал всё большую значимость. Недоступность других девушек превращала их в фетиш.

Конечно, Надя не была заинтересована в экспериментах, которые я ей предлагал. Но она вполне могла пойти мне навстречу, пусть и без энтузиазма. Нет, её сдерживало не отсутствие интереса, а кое-что другое, очень и очень важное. То самое, что останавливало меня когда-то от знакомства в автобусе, и то, что заставляло меня сейчас так страстно и болезненно жаждать этих знакомств. А именно — страх и нежелание покидать зону комфорта. Сейчас Наде было хорошо. Я же её звал туда, где ей виделась неопределённость.

* * *

Через полчаса ласк и горячего чая мне удалось убедить Надю, что её подозрения насчёт девушки в поезде были лишь домыслами. Мы легли спать рано: завтра нас ждало восхождение.

Всю ночь дверь балкона была открыта. Под утро на улице мягко зашелестел дождь, и я проснулся. Утренняя серость приглушила цвета. За окном повисла дымка, цветы на балконе раскрылись навстречу влаге. Их аромат слегка кружил голову, вызывая желание попробовать дождь на вкус. Я тихо встал и посмотрел вдаль. Поросший лесом склон уходил прямо в тусклую пелену: Альпы были затянуты облаками.

Электронные часы на полке шкафа показывали 6:41. Я тихо склонился над Надей и коснулся губами её щеки ближе к подбородку. Она улыбнулась во сне.

В 7:30 мы уже топали с лёгкими рюкзаками к автобусной остановке.

В тот день мы взошли на вершину горы Йеннер, ощутив кожей и втянув носом все времена года: лето в начале тропы, где деревенька, украшенная цветами, тянулась в гору, но сдавалась в начале крутого подъема; осень, моросящую дождём вдоль реки и берёз, от холода уже начинавших желтеть; зиму, кружащую метель на последнем километре; и весну, когда перед нами разошлись облака, открывая взгляду озеро Кёнигзее и сверкающие луга, и Надя шепнула: «Я люблю тебя».

За следующие пять дней мы прокатились по Кёнигзее на лодке, обошли его пешком, поднялись к леднику и увидели вблизи настоящих диких горных козлов. По вечерам мы гуляли по улочкам Берхтесгадена, пили пиво в местных ресторанах и даже зашли на католическую службу.

Шестой день мы хотели провести в Мюнхене: оставить чемоданы в камере хранения и погулять ночь по улицам и барам, а утром — на самолёт. Накануне отъезда из Берхтесгадена мы лежали в комнате и сквозь открытое окно в потолке вглядывались в темнеющее небо.

— Надь, серьёзно, давай попробуем.

— Как ты себе это представляешь?

— Как и обсуждали уже много раз. Можем для начала просто подойти к какой-нибудь немке вдвоём. Или ты к одной, я к другой. Мы же в свободной Европе! Послезавтра нас здесь не будет, и ты знаешь, что никого из них мы больше никогда не увидим. К тому же мы постоянно будем рядом и сможем прекратить по одному твоему слову.

— Хорошо, — кивнула она.

* * *

Центр Мюнхена показался мне симпатичным, но скучноватым. Везде было чисто, ухоженно и современно. Дома не разваливались, как в Саратове; трамвайные рельсы находились в одной плоскости друг с другом, а не изгибались под немыслимыми углами, как в Братиславе; улицы выглядели абсолютно безопасно — без полицейских в масках и с автоматами, как во Владикавказе. Ни тебе разрухи, ни грязи, ни тёмных личностей.

Мы отправились в городской парк. Надя любовалась разноцветными птичками, а когда мы обошли озеро, я тоже заулыбался и обнял её за плечи. На поле с подстриженной травой паслось несколько десятков серых гусей. Пройдя чуть дальше и миновав рощицу, мы увидели, что поле продолжалось ещё как минимум на полкилометра и было сплошь заселено гусями. Прогуливающиеся люди поглядывали на них доброжелательно, а Надя была совершенно счастлива.

С наступлением вечера мы переместились в бар и заняли столик в тёмном углу, устроившись рядом на кожаном диване. Вечер только начинался, посетителей было немного, и коктейли нам принесли быстро. Мой стакан оказался заполнен льдом, который шуршал при каждом движении.