Владимир Маканин - Две сестры и Кандинский

— Артемчик! Класс!.. Сработала живопись!.. И душа у мальчишки перевернулась!

— Артем?!. Пацана ударило по башке?

— Друзья!.. Артем!.. Уверяю вас — мальчишку ударило красками! цветом! красотой!

— Некоторые рисуют сто лет, а их до сих пор не ударило.

Это уже выпад. Это приглашенный Ольгой ее приятель Художник ничего не забыл — и в подхват плюнул в богатеньких, сытых «академических» художников.

Второй художник подзаряжен не столь зло, жует воздух, губы в улыбке, пьяно журчащий добродушный ручей:

— Буль… Буль… Буль… Буль…

Но зато «свои» уже раскатали губу на рассказ, почуяли набегающий сюжетец и вперебой кричат:

— Артем… Расскажи… Подробнее.

— Артем! Ты-то уж точно был там героем… Знаем! Знаем!

— Не скромничай!

И совсем неожиданно открыл рот Босс, он же спонсор:

— Расскажи, расскажи, дружок… Пожарники против ментов, а?

«Дружок» — это он Артему. Запросто!

После добрых, чуть глянцевых слов так долго молчавшего Босса у Артема словно бы второе дыхание.

Вот и отлично!.. Вот и вперед! Вино сработало.

— Общеизвестно, господа… Чтобы покончить с Выставкой, ее публично не обсуждая, менты по подсказке имитировали пожар и прислали своих ряженых в медных касках. Брандспойты… Струи воды… Разгон… Всё шло хорошо!..

Как по нотам. Менты кричат пожарникам — отвалите! Мы дым сделали — и сами его укротим!.. Пожарники — ни в какую! Они же по вызову! Они — профи. 01 против 02!..

А вокруг этой разборки двух (заметьте, серьезнейших) наших ведомств — кружит озленный рой! Вокруг медных касок бегают и прыгают представители нашей прекрасной, разгневанной, плюющейся и, простите, некрасиво визжащей интеллигенции… Крики-вопли. Примчавшиеся художники! Вынос картин!.. Кто-то спешно одевает свои пейзажи в целлофан!.. Крест-накрест шланги заливают все водой! Пошла в ход и пена!.. И по полузатопленным, оскверненным залам бродит, ни на кого не обращая внимания, мальчишка Колян, ударенный красотой по голове. Завороженный. Замирающий возле каждой картины — забытой в зале… и сверкающей в мокрых красках.

Улёт!.. Хохот и крики восторга. У едва сплотившегося застолья, это мы, мы такие, — сразу же и сплоченный тост за нас… за… за… как бы там ни было!.. Мы такие… за нашу интеллигенцию! За какую есть! За стерилизованную! За некрасиво визжащую! Но все-таки за, господа!.. Мы — за!

А юнец забавен. Юнец — как-никак герой дня.

— Господин Угрюмцев… Ну?.. Расскажи нам сам… Коля!

— Коля, а про живопись с дымком? С пригарками?

— А холодны ли, ха-ха, пацан, струи брандспойтов?

Шутливо расспрашивают, теребят его, смеются — и господин Коля Угрюмцев сдержанно отвечает:

— Б-брандспойты — это холодно не оч-ч-чень. Когда уже м-мокрый насквозь.

Артем видит заблиставшие, нервные глаза мальчишки. И ведь уже улыбается… ожил!

— Еще… Еще минуту внимания, господа. Развязка!.. Познавший Красоту, наш Коля как в столбняке. Он все забыл. Заметьте, пацан пропустил еду!.. А главное, ученичок не поспешил и не доложил майору — не вернулся в свою сыскную школу, как вернулись, примчались туда другие пацаны. Профукал первое же задание! Больше того — в потрясении, в той неразберихе Коля и вовсе ушел, потерялся. Кругами бродил и бродил по неласковым московским переулкам. Его еле отыскал Семибратов…

— И что?

— И пока шли, майор держал найденного пацана чуть ли не за шиворот. А шел майор — это важно! — в родное отделение ГБ. В районное. За финансовой и прочей поддержкой. Самодельная школа майора Семибратова остро нуждалась. Майора в те дни из ГБ только-только выгнали. Во время чистки. Но, само собой, у майора остались там знакомцы. К ним майор и ходил поклянчить. С просьбами. С протянутой левой рукой. Каждый день…

— В к-конце рабочего дня, — вставил Коля, понемногу помогая Артему.

— Именно. Майор Семибратов не мог, конечно, взять с собой пацана во всемогущие коридоры и оставил его в предприемной. На время… А сам со своими хлопотами пошел по кабинетам… Приказ. Сиди здесь и меня жди! Бодрствуй!.. усек? — сказал он Коле прямо, по-майорски.

— Оставил одного?

— Ну, не совсем одного: пусть, мол, Коля просто посидит в канцелярском предбаннике… Там как раз дежурил дружбан майора. Там оставленный Коля и заскучал. Томился. Сидел долго на жестком стуле… Поодаль от канцеляриста.

— Стул ож-ж-ж-жидания, — прожужжал Коля.

Застолье заволновалось. Нерв был задет. За пацана уже болели.

— Ну? — вопрошали, кричали через стол. — Ну и?.. Ну и дальше?

— А дальше наш Коля несколько неприглядно там уснул. Сидя.

— И что?

— Сначала пацан вытащил из карманов и разложил перед собой куски хлеба… сухари… Канцелярист увидел, возмутился. И спящего пацана выставил… Ну да, да, Коля вдруг нелепо уснул. Уткнувшись лицом в хлебные корки.

Майор Семибратов вынырнул наконец из полумрака гэбистских коридоров, а пацана нет. Нарушение дисциплины.

— И что? сразу гнать вон?! из прикормленной школы?.. Пацана с хлебными корками?

— В том и досада майора! Майор Семибратов, помимо жалкого фильтрования коридорных слухов, напоследок не забыл потолкаться в буфете. Заодно купил там и принес пацану бутерброды. А пацана нет.

Артем увлек застолье. (Но и сам увлекся своим рассказом. А ведь не надо было!)

— …Не брошу, господа, камень в майора. Сказать честно, пацана выгнали из самодельной школы (из недофинансированной) не только за нелады с дисциплиной. У нашего Коли, увы, были двойки. С учебой у Коли было не ах. Не ах как хорошо.

— Ага! Я это предвидел!..

— О! Двойки!.. Такой рассказ!.. Я разочарован!

— Ничего, Коля! — кричали бравые «свои». — К чертям гэбистов и их голодные школы… Ты на этот раз выбрал правильный путь… В художниках ты отъешься!

И как же сплотившаяся тусовка вдруг развеселилась. Над скромной сытостью художников кто только не потешался. Во все века. Ух, какой живой, какой развязный, ёрнический загулял над столом смех!

— Не расстраивайся, старина! Ешь от пуза!

— Выгнали?.. Это грандиозно! — кричали, веселясь, юнцу. — Это путь многих и многих голодных и слабогрудых!

— Я не художник. Рисовать не у-умею, — отбивался Коля. — Я б-буду к-к-копировальщик.

— Вы-то, монстры, как свою жизнь начинали?! — вступился Артем. — Отстаньте от парня.

Но «свои», почуявшие веселую, незлую поживу, на Колю уже насели:

— А все-таки? Почему двойки?.. Ну скажи, старина! Нам интересно! В этой суровой гэбистской школе хоть иногда тройки ставили?

Коля, ясное дело, не солжет, не умеет:

— У меня по «памяти» трояк с п-плюсом… И один раз был трояк по с-стрельбе лежа. Но лежа стрелять — это совсем у них не ценится, не в-востребовано. Не в счет.

И новым взрывом! застольный пьяный беззаботный смех!

— Стрельба лежа? Не востребована?.. Обалдеть!