Эйстейн Лённ - Метод Тране

Тране стоял неподвижно.

Не понимаю, как ты можешь, сказал архитектор.

Могу что?

Тране отошел к окну и увидел, что парень открыл дверь гаража. Они помахали друг другу.

Он ушел? спросил архитектор.

Да, сказал Тране. Ему надо на работу. Он боится этой работы. И я его понимаю. Если уж я что-нибудь понимаю, так именно это. Ему надо ехать на машине как минимум два часа. Он работает на верфи. Я думаю, он сварщик.

Он обратил внимание на то, что он все еще говорил короткими предложениями, и у Тране было чувство, что парень все еще находится в комнате. Он звонит ей несколько раз в день, добавил он. Не может оставить ее в покое.

Звонит кому? спросил архитектор.

Той, что ты встретил в саду.

Ты говоришь о той красотке? сказал архитектор.

Боже, как она красива. Я был слегка потрясен ею.

Точно, сказал Тране.

Я понимаю его. Но я все-таки не понимаю, как он может. Это совершенно бесполезно.

Что бесполезно? сказал Тране.

Это она тебе нравится?

Да, сказал Тране.

Не понимаю, как ты можешь. Как ты можешь делать больше того, что абсолютно необходимо. В последние годы я привык считать, что буду работать только затем, чтобы заработать себе на хлеб. Но в результате я работаю день и ночь. И я не понимаю, как-так может быть.

Тране слушал его, скрестив руки.

Ты уверен, что хочешь?

Полностью уверен,сказал Тране.

Ты не проживешь здесь больше нескольких месяцев. Тебе надоест через три недели.

Я проживу здесь остаток жизни, сказал Тране. Я твердо решил не переезжать. Если получится, я куплю эту квартиру, сделаю ремонт и буду постоянно жить здесь. Я собираюсь просто-напросто не двигаться с места.

Одним движением руки архитектор дал понять, что ему скучно, а так как ему было скучно, он говорил слишком много. Внезапно Тране вспомнил его молодым, окутанным дымом от трубки и мечтами. Он вдохновенно рассказывал о нашей общей комнате словами, почерпнутыми из комментариев в журналах о современной архитектуре. Годами он читал все, что ему попадалось под руку, и говорил о нашей общей комнате словами столичного профессора. Но о городе, о зданиях, площадях, улицах, фасадах и фонтанах он рассуждал вполне разумно. Он ездил по городу на велосипеде с альбомом для рисования, всегда один, и сделал ряд точных чертежей самых старых городских домов. Сейчас они хранятся в архиве. Он стал известным и усталым. Когда они учились в школе, сером кирпичном здании у церкви, Тране всегда искал его в библиотеке. Обычно он сидел там, склонившись над книгами, с наушниками на голове и слушал Зута Смита.

Тране помнил, как он проводил рукой по волосам, когда поворачивался, спокойно улыбался, кивком головы указывая на конверт с надписью «Зут и его ребята», и стучал ногами по портфелю в такт музыке. Коричневый кожаный кисет на столе, книги, ерш для прочистки трубки, спички. Его воинственный папаша, игравший в оркестре на кларнете, стимулировал его любовь к знаниям. Он был хорошим музыкантом, но слишком застенчивым, чтобы как-то воспользоваться этим. Они жили в квартире у площади, три комнаты с видом на кирпичную стену. Он был не только способным учеником, он лучше всех прыгал в высоту, и когда он побеждал, то покупал книги, которые, по мнению отца, моментально проглатывал.

В то время скука была всего лишь маленьким черным пятнышком, появлявшимся в его жизни, когда он напивался или ему отказывала женщина.

В такие моменты он неподвижно стоял, методично ковыряясь в чубуке трубки тонким ножом. Временами он исчезал. Пропадал. Мы ездили на велосипедах по городу и вдоль набережных, заходили на корабли, где матросы покачивали головами или пожимали плечами: Ну да, они его видели. Вчера или позавчера. По нескольку дней никто не знал, где он. Мы искали его в запертых дачах у моря. Кондукторы в поездах получали указания быть начеку. Знакомые в полиции теряли покой и рассылали ориентировки, но чаще всего им оставалось лишь сообщать о его появлении. Его отец выходил на улицу и делал вид, что чинит велосипед. Мать замирала у окна и следила за площадью. Она судорожно вязала скатерть, переставив телефон на стол возле окна. И когда он не появлялся в школе больше трех дней, директор входил в класс, смотрел на пустующую парту, кашлял и снимал очки. Несколько дней он не появлялся ни в библиотеке, ни на спортплощадке. Когда же он наконец возвращался, Тране никогда не спрашивал, где он был. Он понимал, что не стоило задавать вопросов, что об этом никогда не надо упоминать, но когда он в конце концов появлялся в читальном зале, слегка ссутулившийся, то подходил к книжным полкам, с трубкой, плотно зажатой в руках. Он трясся и утверждал, что ему было скучно до сухости во рту. Все надоело до боли. И дышать надоело, говорил он. Меня окружают люди, которые боятся. И они используют этот страх, чтобы контролировать меня. Они делают вид, что ищут что-то новое, а на самом деле они боятся перемен. Он прикусывал губы и почти не ел. Перед ним на столе лежал пакетик лимонных леденцов, который он называл завтраком и запивал колой из банки. Но он все еще был переполнен архитектурными теориями до такой степени, что скука не оставляла на нем заметного отпечатка, она не могла завладеть им. Ей потребовалось несколько лет, чтобы покорить его.

Тране посмотрел на него через оконное стекло и осторожно улыбнулся. Они никогда не говорили о прошлом.

Они услышали, как из гаража выехала машина и прошуршала по гравию. Они посмотрели друг на друга, на холодильник, и Тране достал баночку легкого датского пива, распечатал ее, и архитектор прочел ему лекцию о скуке как о боли, не как о жизненной философии, а как о ежедневной пытке: Я не использую и половины своих возможностей. Я схожу с ума от вялости, сообщил он. Я трачу слишком много сил на то, чтобы бодрствовать, нет, чтобы держаться в вертикальном положении, сказал он. Тране, не произнося ни слова, сел на ящик и слушал, как потрескивали суставы его пальцев при потягивании. Он сообщил, что он был заперт в маленьком архитектурном бюро, он был вынужден выслушивать шуточки своего засранца-шефа, который заставлял его проектировать магазины: Зачем нам столько магазинов? Кто в них будет ходить? Все равно они обанкротятся. Я пытаюсь обойти эту проблему, убеждая себя, что проектирование этих проклятых магазинов — новая и интересная работа, создание этаких маленьких крепостей для городских торгашей, которые я могу начертить даже во сне. По ночам мне снятся спальные районы, а днем я проектирую дачные поселки. Я черчу за завтраком и когда еду на велосипеде. Я черчу в автобусе. На пляже, пробормотал он и глянул в окно так, будто Моль должна была появиться с минуты на минуту и пригласить его на чай: Она придет? Как ты думаешь, она придет? Она красива так, что просто не верится. А забавно с этими красавчиками, сказал он и потер нос. Только подумай, сколько всего им достается даром. Подумай обо всех улыбках. Подумай о цветах, подарках. Люди оборачиваются и улыбаются, когда они входят в автобус. Время от времени я забываю, что существуют красивые люди. Я их так редко вижу. Хочешь, чтобы я держался от нее подальше?