Алексей Леонов - Высокий порог

— У меня была родня посреди дня… Правь! — ответил Федор Сергеевич.

Нинка расстегнула на груди пуговицу, запустила руку под кружевную кофту и достала слева сложенную вчетверо пятерку, подавая, сказала:

— Я брала у тебя, выручал сколько раз — возьми вот. Пока только пятерик.

Федор Сергеевич дрожащей рукой прикоснулся к деньгам и отвел ее руку к расстегнутой блузке.

— Не придумывай, что зря. Я не беден. Детишкам оставь… А сколько там на свадьбу надо — скажешь.

— Ну, особо раскошеливаться я не буду, а какую-то сумму потратить придется. Вина там, водки купить надо? Овцу я могу свою зарезать. Правда, она скоро должна оягниться, да так и быть…

— Зачем же овцу? У меня баран есть. Не сдал, — ответил Федор Сергеевич.

— Мясо есть, а остальное купим… Федя, — прошептала Нинка, — еще что бы я хотела… Ой, неудобно мне перед тобой.

— Говори, что стесняться. Раз порешили…

— Федя, — повторила она еще тише, — я хочу подвенечное платье. Венчаться мы не пойдем. На мне грехов много, церковный порог сквернить не хочу, а платье куплю, если ты позволишь.

— Какой разговор, христофорова трава. Сколько стоит, столько и дам. Сейчас сниму на почте с книжки…

— Да, а я завтра и съезжу в город, куплю и будем готовиться. К праздникам пригадывать, как другие, не будем. В праздники любопытных много, а они нам на послух не нужны.

— Правь, христофорова трава!

И наступил день, когда сладилась свадьба.

Она была ни деревенской, ни городской, ни русской, ни цыганской. Многое становится новым, когда обновляется жизненный уклад человека, меняются традиции и привычки. Выросли посреди села многоквартирные дома — потребовалась общественная баня, а стало быть, и банным днем стали пятница с субботой. Баню построили с одним отделением: одну пятницу на мужиков, другую на женщин. Так и чередуются; появился у домов асфальт — замелькала модная обувенка, а раз в модном, то и не сойти с асфальта на землю, сиди, сочиняй беседы, пусть в огороде трава растет. Не было высоких домов, балконов, никто не выбрасывался с высоты. Теперь же одну муж вытолкнул с пятого этажа, изломалась, инвалидом стала. Один из мужиков двери спутал. Хоть и со второго этажа махнул через балконную ограду, а схоронили с нарочитой скорбью. Кто будет болеть душой, проливать слезу, когда, как ни изображай событие, а оно все смех вызывает. Мужик через балкон погулять, освежиться на улицу пошел. Опять же: появились подъезды, и сразу же лестничные хулиганства начались. В подвалах кошек развелось, что в холода люди опасаются за продуктами в сараюшки подвальные спускаться…

Много чего нового пришло в деревенский обиход — все не перебрать. Задумывалось кем-то такое на пользу людям, но чей-то ум, как говорится, был с дыркой. Прежде чем переносить город в деревню, надо было изобретателю пожить деревней, попытать на этот счет старых людей, повидавших и колхозы, и войну. Не совершилось бы тогда такой нелепости.

Новым в этой свадьбе было то, что жениха заботило пойти до невестиного дома незамеченным. Издали пусть видят, только ни с кем не встречаться. Не спросят, почему идет за невестой без дружков, без родни. А какие могут быть при нем дружки, где она, родня? Дочь он и не приглашал, сын на Дальнем Востоке. Тесть пришел бы, но помер, а свояка не пустила свояченица. Его соседку с мужем позвала невеста, но с ними идти он не отважился.

Нарядившись, дед Казанок выглянул за калитку. На дороге никого не было, но сейчас нет, а через минуту кто-нибудь появится. Он пошел через кладбище.

Погода стояла сухая. И хотя на дороге машины разбили грязь, трава и листва похрустывали под ногами от мороза. Утром покружились белые мушки, но тучку отнесло, и стало полуясно. А на заводи уже местами схватился ледок. Осень не уступала свои сроки, выстаивала без холодов и снега. Верно, зима будет суровой и потеснит весну, если не взяла от осени. Но зима его теперь не пугала, не одинок будет в своих стенах.

Впереди слышался разговор. Под берегом на лодке праздновали мужики. С работы через магазин сюда, в ресторан для всех под открытым небом. Разговор был громкий, хозяйски серьезный. Обсуждалось что-то важное, если не в мировом, то в государственном масштабе. Ораторствовал один, другие лишь вставляли реплики.

«Цицерон», — подумал дед и свернул к могилам, чтобы не показываться пившим, и подальше бы в стороне осталась могила старухи. Не волновать ее праздничным нарядом.

Он постоял у выхода с кладбища. Не юноша, а вдруг застеснялся, почувствовал неловкость. Когда играл свою первую свадьбу, такого не испытывал. Тогда с ним была немалая свита, и не пешком шел за ней, а несся на тройке, да за тройкой шли две подводы с пристяжными. И хотя ехать было не за семь верст, а за девять домов, можно было и пешком пройтись, но снаряжался свадебный поезд — и путь до невесты выбрали кружной, через лес с заездом с другой стороны села. На каждой подводе по гармони. Всех дятлов распугали в лесу. Он заранее был научен, как поступать в доме невесты, когда сваты и дружки скажут все положенные слова, — где там было тушеваться?

Теперь один, как тать, с кладбища — в дом. А что ждет его в доме? Каким людом он полнится? Дед Казанок, как бы помолясь, вышел из-за ограды, но отступил: по дороге шла машина, проехал с осеменаторшей заведующий комплекса. Она смотрела на дом невесты. Наверное, была звана, тоже безмужняя, вольна гулять.

Федор Сергеевич перешел дорогу и направился к ее дому. Незамеченным пройти не удалось. Сосед Нины Постновой, строивший гараж для машины дочери, бросил дела и поздоровавшись, спросил:

— Сюда? Ни пуха тебе. Зайду поздравить.

— Валяй, — ответил дед Казанок.

Сосед-кузнец жил через стенку под одной крышей с Нинкой в совхозном доме. Из окна деда осматривала жестоким взглядом жена кузнеца.

«Увидала, районный судья, — отметил Федор Сергеевич. — Смертельный приговор вынесет. Надо было от клуба зайти».

Из коридорчика, словно салют жениху, сверкнув оконьками и сыпанув на ветру искрами, вылетели окурки. Дед постоял у ступенек, переждал, когда затих топот ног по полу и захлопнулась дверь с высоким порогом, поднялся на ступеньку. Из-за притолоки ему в верхнюю губу угодил мокрый окурок. Кто-то докуривал.

Дед Казанок оглянулся. От двухэтажных домов катилась подруга Нинки, старуха Макака. Он вошел в коридор и медленно растворил дверь, примеряясь к высокому порогу, на котором уже спотыкался. От входа и до двери в другую комнату с накрытыми столами в две шеренги стояли гости. Они оглушили жениха криком «ура!»

Представляться было некому. Дед знал всех, с каждым пришлось поработать в совхозе, встречался на похоронах, в магазинах, в конторе. Как бы ни расстроилась усадьба, а одно село, тропинки с дорогами перекрещиваются. Дед Казанок пожал каждому руку и вошел в главную комнату.