Ольга Шумяцкая - Я иду тебя искать

Мы прошли в комнату и сели в кресла. Я сидел в позе юного пионера на сборе отряда: на самом краешке, вытянувшись в струнку, сложив руки на сдвинутых коленях и пытаясь незаметно спрятать под кресло драный тапок с торчащим из дырки пальцем — как будто это мои тапки и я стесняюсь своей неряшливости! А ведь стесняться должна была Алена, которая оказалась плохой хозяйкой и неважной женой. Но Гришины тапочки были ей до фени, впрочем, подозреваю, как и все остальные Гришины вещи.

Она не глядела на меня, и я мог смотреть на нее открыто, не боясь оказаться застуканным. В ее лице не было больше спокойствия. В нем была неуверенность и нервозность. Левый уголок рта слегка подергивался. Она снова закурила, но теперь подносила сигарету ко рту не медленным, плавным жестом. Ее рука двигалась рывками, по ломаной траектории. Она волновалась, и мне было это приятно. Я отнес ее волнение на свой счет и взбодрился. Однако бодрился недолго. Я попал впросак. Ее волнение было связано отнюдь не с присутствием моей драгоценной особы ночью в ее квартире.

— А где сын? — спросил я, чтобы что-нибудь спросить.

— В спортлагере, — равнодушно бросила Алена, вынула из кармана джинсов флэшку и протянула мне. — Вот, — сказала она. — Прочти дома.

Я взял флэшку, сунул в карман рубашки и только после этого запоздало спросил:

— Что это?

— Это… Ну, увидишь. Только имей в виду, я никому это не показывала.

— А мне почему?

Я был совершенно дезориентирован. Что происходит? Что она мне дала? Зачем? Что за тайны? Я даже не могу задать ей ни одного вопроса, потому что понятия не имею, о чем, собственно, спрашивать.

— Тебе, потому что… В общем, после нашего сегодняшнего разговора… Просто я не знала, что ты так все переживаешь. Мне показалось, ты думаешь о том же, о чем и я, и чувствуешь тоже немножко похоже. Вот и вся причина.

— Ага, — сказал я. — Спасибо за это… за доверие.

Мы продолжали сидеть. Алена выжидательно смотрела на меня. Ждала, когда я встану. Значит, чая не будет. Она сделала то, что хотела, и больше я ей сегодня ночью не нужен. Просьба освободить вагоны.

Вот так, голубчик. Тебя провели. Нечего было раскатывать губешки. Я был раздражен и заинтригован одновременно. Не знаю даже, что больше — раздражен или заинтригован. Нет, все-таки больше заинтригован. Действительно, что мне дала Алена? Компромат? Но на кого? А может быть, это секретная информация о движении денежных потоков? Но, Боже мой, куда и откуда? Она могла выкрасть флэшку в банке Дениса. Я что, с ума сошел? Зачем ей что-то красть в банке Дениса? И как бы она могла это сделать? Проползти мимо охраны в маскхалате? А может, она на досуге промышляет хакерством? Идиот! Нет, в этом что-то есть. Вскрыла базу данных конкурирующей риелторской конторы и теперь, используя методы жесткого шантажа, планирует содрать с них кругленькую сумму. Значит, шантаж… Что-то не похоже на Алену. Шантаж — это низость, гадость. Она бы никогда не опустилась до шантажа. А… шпионаж… ну да, как же я раньше не подумал? Конечно, шпионаж. И за кем шпионим? И на кого работаем? На американскую разведку? Тьфу ты! Что за бред лезет иногда в голову! Однако в конце концов остается последний вопрос: зачем она мне это дала? В любом случае я возьму вину на себя. Алена не должна пострадать. Она ведь доверилась мне. Не Грише, не Денису, не гипотетическому любовнику, который — уверен — у нее есть. Мне.

Из машины я выскочил еще более взбудораженный. Дома бросился к компьютеру и вставил флэшку в гнездо. Суетливо повозив мышкой по рабочему столу, нашел нужный ярлык, щелкнул два раза и… отключился.

Ну да. Я уснул. Упал головой на коврик для мышки и полностью вырубился из системы координат. Просто кончился завод. Они меня доконали. В ту ночь я видел во сне беременную Наталью, одетую в эсэсовский мундир, которая светила Алене лампой в лицо и кричала: «Будем говорить или нет? Кто отец моего ребенка? Почему вы не плакали на похоронах? Немедленно пропишите папу в квартиру и вскройте файлы с базой данных! Нарежьте колбасу и положите в конвертик! Остановите денежные потоки! Кто разрешил высовывать большой палец из дырки?»

Во сне — я чувствовал это, хотя дрых как колода, — я непроизвольно поджимал большой палец на правой ноге.

Я проснулся от звона в ушах и, не открывая глаз, автоматически схватил телефонную трубку. Во рту было сухо и гадко, как будто я вчера перепил. Башка гудела. Ухо горело. Я здорово его отлежал. В глазах роилась какая-то дрянь вроде мушек. Я приложил трубку к раскаленному уху, вздрогнул и переложил к другому. На том конце провода обнаружилась Ольга.

— Хорошо, что я тебя застала! — крикнула Ольга, и я подумал, что сегодня ее голос звучит еще противнее, чем обычно. Она и так-то всегда верещит на высоких нотах, а тут буквально пронзила меня насквозь своим фортиссимо.

— М-м-м… — промямлил я.

— Надеюсь, ты не с похмелья! — прокричала Ольга, дав в конце фразы заливистого петуха. — Очень важное дело! Неотложное! У тебя есть деньги?

— Что?

Я, наверное, ослышался. Они что, все с ума посходили? Опять деньги! Только закончилась эпопея с Женей, а уже следующие на очереди? Я что, обязан субсидировать их дурацкие начинания? Я уже понял, откуда ветер дует: деньги, очевидно, были нужны Виктору.

— Деньги, говорю, есть? — продолжала верещать Ольга. Нет, это не голос, а какое-то металлоизделие повышенной остроты, к тому же с зазубренными краями.

— Есть, — спокойно сказал я. — Пятьсот рублей по сотне. Тебе сколько надо?

Ольга запнулась, видимо, не ожидала такого ответа, но быстро оправилась и снова поскакала по кочкам и ухабам:

— Мне надо! Мне надо! Мне надо спасать любимого человека!

— Виктора, что ли?

Ольга молчала. Молчание было скорбным. Я тоже молчал, представляя себе трагическое выражение ее лица. На том конце послышался многозначительный вздох и вдогонку — отчетливый всхлип.

— Ладно, не реви. Что случилось? — сказал я как можно миролюбивее, хотя во мне все восставало против Ольгиной простецкой, нет, просторылой наглости. Позвонить человеку с утра пораньше и, ничего не объясняя, брякнуть: «У тебя деньги есть?» Раз есть — давай. Я же давать ничего не собирался. С меня Жени хватило. К тому же расклад представлялся таковым: у самой Ольги денег нет и никогда не будет. С Виктора вообще никогда ничего не возьмешь. Хорошо, если, одолжив с помощью этой курицы энную сумму, он не скроется сразу с нашего горизонта, не улепетнет, сверкая пятками и ухмыляясь в усы. И с кого тогда спрашивать?

— Виктор проиграл очень крупную сумму, — нормальным человеческим голосом произнесла Ольга и вдруг действительно заплакала.

Я не стал ее утешать. Бормотать глупости — не мой жанр. Да и Ольга — известный персонаж. Если бы Виктор занозил палец, она бы убивалась точно с таким же отчаянием.