Ольга Шумяцкая - Я иду тебя искать

— За что? — вопрошал он Алену, поглощая солянку мясную сборную. — За что?

Алена, добрая душа, не сказала этой заблудшей овце ни слова. Постелила на диване в гостиной и ушла к себе. Гриша уснул мгновенно. Во сне подергивал кадыком и издавал нечленораздельные звуки. В восемь часов утра раздался телефонный звонок. Звонила, понятное дело, Женя. Ребенок заболел. Надо везти в райцентр, а лучше в Москву. Гриша вскочил, будто его ужалили, и бросился к двери как был — в трусах и майке. Алена встала грудью.

— Не пущу! — тихо, но грозно сказала она.

В этом месте я не все понимаю. Зачем она встала грудью? С какой целью? Зачем ей нужно было задерживать Гришу, который сам по себе был ей совершенно ни к чему? Почему бы ей не обрадоваться, мол, иди ты, голубок, на все четыре стороны и еще на три буквы? Не отпустить его с легкой душой? Почему бы ей вообще не забыть уже о нем навсегда? Видимо, ей просто ударила в голову кровь. Поведение Гриши было настолько оскорбительным, что она элементарно сорвалась. Не исключаю и того, что ей было обидно за Гришу. Ведь его, дурня, использовали как хотели, вертели им, как игрушкой, помыкали, унижали, а он только слюни пускал от умиления.

Между тем Гриша оттолкнул ее в сторону, разбежался, бросился на дверь, навалился на нее всем телом и выломал к чертовой матери. У них в доме все всегда держалось на соплях. Дверь хрюкнула, покачалась неуверенно туда-сюда и рухнула на лестничную клетку. Гриша рухнул вместе с ней. Полежав секунды две задницей кверху в позе препарированной лягушки и повертев головой из стороны в сторону, Гриша подобрал руки и ноги, с трудом придал себе вертикальное положение и, припадая на обе задние конечности, поросшие бурой свалявшейся шерстью, удалился. Тем же утром он появился у Ольги, надел старый плащ Виктора, побрился, съел пачку обезжиренного творога, запил кефиром, одолжил пятьдесят рублей на электричку и исчез в лесах Владимирской области.

Вечером Алена собрала нас на экстренный совет.

Я восхищался ею. Сейчас объясню, что имею в виду. Ей было абсолютно чуждо ложное пошлое бабское чувство неловкости за то, что ей предпочли другую. Она в голову не брала соображения типа «А что обо мне подумают? Не стоит выносить сор из избы! Что я, хуже ее? Господи, как стыдно-то об этом говорить!». Ей не было стыдно. Ей было наплевать. То есть ее личная женская обида на Гришу не выливалась во внешние формы общепринятой морали и общепринятых условностей. Она просто не замечала этих условностей, а если бы ей указали на них, страшно бы удивилась и отмахнулась. Она хотела решить проблему, возникшую в ее жизни, решить с максимальной выгодой для себя, сделав чисто арифметический расчет, как надо действовать в сложившейся ситуации. И просила у нас помощи и совета.

— Ах, Аленушка, Аленушка, — притворно сладеньким голоском пропела Наталья, когда мы расселись. — Кто бы мог подумать, что Гриша тебя… хм-хм-хм… как бы это выразиться… ну, вы же знаете, я всегда говорю искренне, без задней мысли… кто бы мог подумать, что он тебя, красавицу, умницу, так подло бросит! И ради кого!.. Как будто ты какая-нибудь тетя Глаша с кошелками! Мы так за тебя переживаем, так переживаем! — продолжала петь Наталья, по ходу ловко подкалывая заодно и Ольгу с ее вечной хозяйственной озабоченностью и впиваясь жадными глазами в Алену: отреагирует та или нет на эту вежливую гадость? И как отреагирует? Достаточно ли ей неприятно? Или надо еще подбавить?

Но Алена даже не повернула головы.

— Ну? — сказала она, обводя нас требовательным взглядом.

— Давай сначала решим: ты хочешь его вернуть или нет? — спросил Денис.

— Не знаю, — сказала Алена. — А что лучше?

— Лучше вернуть.

— Это еще почему? — вырвалось у меня.

— Очень просто. — Денис выставил вперед руку и начал загибать пальцы. — Во-первых, квартира. Квартира у них общая. Придется делить. Во-вторых, Женя. Если Алена с ним разведется, он захочет жениться на Жене. А зачем он Жене? Какой из него муж? Прости. — Он повернулся к Алене.

— Ничего, ничего, — сказала она. — И так все ясно.

— Ну, раз ясно, тогда ясно и то, что он вечно будет болтаться между тобой и Женей. Она же ему даже ночевать у себя не разрешает. Ты знаешь, что он в деревне спит на лавке в сенях?

Алена пожала плечами. Она знать не знала ни о сенях, ни о лавках и знать о них не хотела.

— Так вот, я говорю, будет мотаться между вами, как кое-что в проруби, — продолжал Денис. — Женю будет обслуживать, а у тебя из дома компьютеры таскать.

— А если я с ним не разведусь, то он что, мотаться не будет? И компьютеры таскать не будет? — поинтересовалась Алена.

— Если не разведешься, можно попытаться воздействовать, — сказал Денис.

— Как?

— Ну… пригрозить. Морду набить. Лишить карманных денег. Не знаю… маме его пожаловаться, — сказал Денис задумчиво.

Виктор хмыкнул:

— Ага, и вызвать на родительское собрание. Просто смени замок в дверях — и разводиться не надо.

Но Денис его перебил:

— Совершенно не согласен с предыдущим оратором! — раздраженно бросил он, пытаясь скрыть раздражение за якобы шутливой фразой. — Нужна определенность, определенность и еще раз определенность. Либо они муж и жена, тогда пусть живет дома. А если не живет, то пусть уходит по-честному.

— Да он и так по-честному. Честнее некуда, — пробормотал Виктор.

— А я считаю, Денис прав! — вдруг пискнула Ольга, и все посмотрели на нее с удивлением.

Чего это она? Сроду никому не возражала! И уж тем более Виктору! Нужен очень весомый резон, чтобы она решилась на подобную дерзость.

— А я считаю, Денис всегда прав! Он очень здраво мыслит! — с вызовом выкрикнул наш храбрый портняжка тоненьким голоском и отважно тряхнул головой.

Виктор взглянул на нее с неожиданно проклюнувшимся откровенным интересом. Я улыбнулся. Понятно. Ольга подлизывается к Денису. Мои старания не пропали даром. Она все-таки решила попросить у него с Натальей денег.

— Что ты предлагаешь? — спросила Ольгу Алена.

— Ехать в деревню и возвращать его обратно.

— А если не захочет?

— Тогда не возвращать.

— Поня-ятно… — задумчиво протянула Алена. — Очень здравая мысль. Но ехать все равно придется. Давайте, мальчики, седлайте коней.

Мы и оседлали. Алена села ко мне в машину на переднее сиденье. Виктор с Ольгой — к Денису и Наталье. И всю дорогу до деревни я чувствовал наше с Аленой совместное одиночество, но так и не ощутил совместную близость. Алена смотрела в окно и курила. Я люблю молчать в машине, поэтому ее молчание не было мне в тягость. Я просто хотел, чтобы оно, это молчание, было другим. Я хотел, чтобы мы молчали в унисон, а мы молчали вразнобой — каждый о своем. Алена щелчком выкидывала в окно окурок и тут же закуривала новую сигарету. Иногда она случайно касалась моей руки своей рукой, обнаженной и загорелой, но не замечала прикосновения.