Сергей Комяков - Запрещенная Таня

— Не самый плохой конец, — тихо сказал Коля.

— Да, — громко сказала Татьяна, — есть тебе хочется погибнуть без вести как герою. Я видела их там, на Бадаевских складах. Кто-то перед смертью понял, что все конец, а кто-то думал, что война для них только началась и скоро парад в Берлине. Им из Смольного было плевать на нас, в мирное время, а сейчас люди для них и вовсе стали пешками. Я даже много думаю о людях. Мы не пешки, мы цифры на листах их статистики. Если тебе хочется переместиться в этих листах из графы «живые» в графу «мертвые» то перемешайся. Я не буду тебе мешать.

— Тебе трудно со мной, — очень тихо сказал Коля, — у меня карточка иждивенца. И никто не даст мне другой. Я только усложняю тебе жизнь.

— Да трудно, — ответила Татьяна, — сложно жить с человеком, у которого по три эпилептических приступа в неделю. И я постоянно жду этих приступов. Но ты и моя работа это все, что у меня есть. Работа дает надежду, хоть на что-то, а ты связываешь меня с моей прошлой жизнью. Жизнью, в которой было много счастья, основанного на глупых иллюзиях. Я ведь когда-то не только любила жизнь, но я любила и нашу власть.

12 сентября в город приехал Жуков. Он сменил маршала Ворошилова, который хотел победить фельдмаршала фон Лееба энтузиазмом войск и методами Царицынской обороны 1918 года.

Жуков был еще не известен. Впервые это имя «Жуков» как ответ на молнии имен немецких «Гот», «Гепнер», «Гудериан» и «Клейст» прозвучало в Ленинграде.

Татьяна ощутила, что что-то изменилось. Сначала в Доме Радио стало больше беготни. Но потом бестолочь улеглась, а сводки стали проще. Главное, что она почувствовала, читая и перечитывая сообщения из Штаба Ленинградского фронта, это то, что войска перестали отходить. Они не только держали фронт, но в штабе стали понимать, как и почему они могут воевать. В войну пришел некий смысл.

Миша стоял у входа в Дом Радио. Она подошла к нему и шутливо протянула руку для пожатия. Он пожал, но не улыбнулся.

— День прошел? — спросил он.

— Да, — кивнула она и проводила взглядом проехавший старый грузовик, — сегодня я устала. Но я думаю это к лучшему.

— Почему?

— Мне впервые показалось, что наши командиры что-то понимают в войне.

— Тебе? — переспросил Миша, — откуда? Из Дома Радио?

— Да представь. Я стала понимать, что кто-то понимает, что делать.

— Ты про этого нового генерала?

— Жукова? — Татьяна кивнула и взяла Мишу за руку, — я думаю, он не Ворошилов.

— Однако, это открытие.

— Можешь язвить сколь тебе угодно. Но, наши ездили сегодня к нему. Он их принял и дал установку.

— Секретную?

— Конечно, нет, — Татьяна посмотрела в серое лицо Миши, — секретным у нас является любая глупость. И чем глупость больше, то тем она секретнее. Жуков сказал все очень быстро и коротко, он сказал, что в радио задачи только военные, иных нет. И нам всем предстоит сражаться как бойцам.

Миша остановился:

— Так говорили и раньше.

— Да, да, — Татьяна дернула мужчину за руку, — но раньше это говорили долго и нужно. Думали, что немцы будут нас ждать, пока мы проведем собрание. Вынесем решение и оформим его. Может, и задним числом засчитают. А Жуков сказал все это двумя предложениями. Он знает цену словам, а значит, знает и цену времени. А это и есть самое главное в современной войне.

— Да ты стратег, — вздохнул Миша.

— А ты сомневался? — Татьяна настойчиво потянула Мишу за руку.

— Меня интересует другое, — Миша почему-то не поддерживал энтузиазма Татьяны, — как мы жить — то будем.

— Как жили, так и будем.

— Это да. Но мне дают паек, тебе тоже, а вот моей маме он не положен. Нормы все урезают и урезают. У нас два преподавателя уже в больнице, а сегодня на лекцию пришло половина студентов, остальные на каких-то работах. Говорят, что там дают доппаек. У нас проходит еще одна волна мобилизации. Берут уже всех.

— А ты не попадаешь в политбойцы?

— Куда? — спросил Миша.

— Политбойцы пояснила Татьяна, — это такие партийные работники на передовой в ополчении и среди граждан. Они должны поднимать боевой дух.

— Нет, — покачал головой Миша, — не попадаю. Ты знаешь, что уже смеркается и скоро они прилетят.

— Они каждый вечер прилетают и каждую ночь. Мы могли бы уже привыкнуть.

— Привыкнуть к чему? — поинтересовался Миша, — к смерти?

— Нет, — Татьяна сжала его руку, — привыкнуть к налетам. Не думаю, что смерть и налеты это одно и тоже.

— Но бомбят крепко.

— Если ты заметил, то оно бьют по кораблям и по батареям. В первую очередь. Потом по вокзалам. А уже потом по жилым кварталам. Я вообще думаю, что немецкие удары по жилым кварталам это их ошибки.

— Ошибки? — настороженно спросил Миша.

— Да. Фашисты звери, но они рациональны и умны. Они понимают, что каждый вылет на такой большой и защищенный пушками город это смертельный риск. Поэтому, они решают боевые задачи. Убить все население такого большого города бомбардировками с воздуха невозможно. Они это понимают и будут действовать иначе.

— Ты так и будешь жить дома, — спросил Миша.

— Да, — сказала Татьяна, — буду жить дома. У меня пропуск в бомбоубежище Дома Радио. Но пойти туда я не могу.

— Почему?

— Коля, его припадки будут пугать тех, кто будет там. А там будут и дети. И старики. И люди с больным сердцем. Ему там нельзя. А значит и мне там нельзя.

— И оставить дома ты его не можешь?

— Нет, конечно. Не могу. Я думаю, что вероятность погибнуть от прямого попадания бомбы не велика. Опасны пожары, но я живу в доме, который не находиться в тупике. Рядом, с которым нет высоких домов, которые могут завалиться на мой дом. Думаю, что вероятность погибнуть в меня е велика. И конечно, я не могу ни бросит Колю, ни привести его пугать и без того запуганных людей.

— Сегодня было две сводки, — тихо сказала Татьяна как бы сама себе.

— Две? — переспросил Коля, закутанный в пальто и одеяло.

— Две, — Татьяна посмотрела в банку с кофе, она была практически пуста, — две и обе очень хорошие.

— Наши наступают? — спросил Коля.

— Нет, не наступают, но они и не отступают. Наверное, фронт стабилизировался. Во всяком случае, на финском направлении точно. Финны дальше не идут.

— Это хорошо, — вяло сказал Коля. Последние дни недели он уже не ходил на работу. Ему дали освобождение от работы и отправили на комиссию по инвалидности. Но там была прорва военных инвалидов, Колю записали, аж на январь. Впрочем, освобождение от работы ему дали, чтобы он не пугал студентов своими припадками.

— Хорошо, — Татьяна высыпала все кофе и кофеварку, — ты говоришь о том, что болен. Но есть большой плюс жить с эпилептиком — можно с ним не делиться кофе. Тем более, что этого кофе не так и много.