Сергей Комяков - Запрещенная Таня

Казалось, мир замер. Пусть он еще не наступил, но уже не было совсем уж запредельного страха, не было тоски по уже арестованными или те, кто должен был сесть за родителей, братьев, сестер, коллег и товарищей. Взгляд не упирался в калек — красноармейцев, а мысль при этом не перебирала знакомых юношей, которым могли бы так же мгновенно превратиться в безрукого инвалида, выживающего в нищем колхозе.

Да что так говорить — в эту последнюю предвоенную весну все знакомые были живы. Еще не было бесконечных перечислений мертвы домочадцев, соседей, одноклассников, однокурсников, коллег и знакомых. Улицы Ленинграда были заполнены народом, который только и радовался весне.

Миша был доцентом кафедры филологии университета. Это был милый, наверное, наивный, но целеустремленный человек.

Возникло ли чувство? Так она не могла сказать, ее связывали тяжелые, мутные отношения с Колей. Коля появился в тот самый момент, когда она была раздавлена арестом и пропажей Кости. Коля только сформулировал ее мысли и оформил их. Иногда ей казалось, что она только хочет переложить ответственность на несчастного Колю.

Ее с Колей объединяла совместная коммуналка, два выкидыша и желание выжить, а возможно и жить. Многое изменило начало колиной эпилепсии. Она случилась неожиданно и врачи не могли ему помочь.

Миша был иным. Коля был попыткой выплатить из водоворота и, отплевавшись водой пытаться дышать. Миша появился в ее жизни, когда цвела сирень, а милиционеры не гоняли старушек, торгующих полевыми цветами. На чисто мытых улицах Ленинграда пахло весной и щемящей надеждой. В это время Миша со своей застенчивой улыбкой вошел в ее жизнь.

Встретились они на творческом семинаре в университете. Она читала свои стихи, а потом долго спорила с филологами о своем творчестве. Почему, большинство пытались ее сравнивать с Маяковским, будто не было иных поэтов. Ее немного удручило, что даже в этой весенней аудитории был легкий муар страха и осторожности. Но весна сорок первого не предполагала уныния.

Миша сидел и слушал ее с легкой улыбкой. После окончания семинара он дождался ее и представился и поклоном:

Михаил Таутин. Можно просто Миша.

Она засмеялась. Ей все еще льстило внимание молодых мужчин, даже если это были пыльные книжные черви.

— Пойдемте, просто Миша, — прогуляемся, — она протянула ему руку широким жестом, от которого все оборвалось внутри.

Гуляли они долго. Белые ночи еще не наступили, но в сумраке они хорошо различали друга друга. Расстались они со смехам, так же как и встретились, и она успела на последний автобус.

Водитель автобуса был улыбчив, а женщина — кондуктор хмурилась: половина автобуса была заполнена веселыми девушками, а другую половину составляли радостные молодые мужчины. С песнями автобус останавливался, а его пассажиры весело желали удачи покидавшим его.

Миша стал весенним подарком для нее. Но был Коля. Несчастный, больной и обреченный. Ее судьба была с ним сплетена, и она боялась настоящего, широкого счастья. Ей казалось, что лучше жить, так как сейчас.

Но все как-то наладилось. И заплаты, наложенные на быт держались. Татьяна много печаталась. Коля часто болел, но все еще преподавал, врачи уже заговорили о инвалидности. Н ее не пугала жизнь. Денег их бездетной семье хватало. А Коля и получив группу, мог бы работать внешкором в какой-нибудь газете.

И не смотря на все их несчастья и болезни летом сорокового Татьяна ощутила то, что беременна.

Как все наученные неудачными беременностями она долго боялась проверить. И только когда врач подтвердил, что все нормально и беременность идет хорошо она открылась Коле.

Коля как каждый хронически больной человек обрадовался, закричал, стал бегать по комнатке. Она пыталась его успокоить, но приступ все, же случился. Так, Татьяна и запомнила вечер осознания беременности: стынущий чайник, нетронутые пирожные птифуры в вазочке и муж, лежащий в беспамятстве на кровати после припадка.

Наутро она пошла и взяла в профкоме две путевки в дом творчества — себе и мужу. Профорг сначала начал говорит, что у литработников и у научных работников разные дома отдыха и вообще это разные профсоюзы. Но Татьяна зашипела на него:

— Вы постоянно просите писать вам выходные, вне формата и тиража. Я бегаю между домом и Радио, так дай те один раз путевку и моему мужу. Он очень больной человек. И она выложила на стол заключение врачей с рецептом люминала.

Из Дома радио она шла в аптеку за люминалом для Коли. Купит его требовалось много на все два месяца их жизни в Доме творчества. Пока она шла, о чувствовала, что ребенок внутри е стал двигаться. Это было так медленно и осторожно, но все более и более настойчиво.

Дома она рассказала об этом Коле. Муж, утром переживший еще один припадок обрадовался, она силой усадила его на кровать:

— Не хватало нам еще хлопот и проблем до того как поедем отдыхать.

Коля согласно закивал:

— Но мне надо взять отпуск в институте.

— НЕ надо, — Татьяна положила на стол путевки и рассматривала их, — я завтра пойду и возьму тебе больничный, а потом и добьюсь отпуска. Ты сиди дома и отдыхай. Не хватало бы, чтобы ты устроил припадок в поезде.

— Вот, — она выложила несколько упаковок люминала, — здесь на три месяца. Хват.

— И с запасом! — подтвердил Коля.

— И с запасом, — кивнула Татьяна.

— А ты не думала, как мы его назовем?

— Как?

Почему-то именно такой истиной мужской подход к деторождению. Когда между эякуляций и рождением ребенка нет ничего не покоробил ее.

— А ты думаешь, кто это будет, — спросил Коля, обняв ее за полнеющую талию.

— Почему-то я думаю, что это будет мальчик.

— Мальчик, — кивнул Коля, — можно Артемом назвать.

— Артем, — повторила Татьяна нараспев, чувствуя толчки внутри живота, — можно Артемом. А можно Семеном.

— А почему Семеном? — спросил Коля.

— Рифмуется Артем — Семен, Семен — Артем.

— И верно. И как тогда?

— Семен более доброе имя. Такое домашнее. А Артем звучит как лозунг первой пятилетки.

— Тогда Семен, — согласился Коля.

— Хорошо, — так и будем его звать, — улыбнулась Татьяна.

А потом была новая пропасть. Пока они ехали из Ленинграда в Москву на «Стреле», а потом добирались электричками до Переделкино Татьяна ощутила то, что Семен перестал двигаться. Коля все еще блажено улыбался и постоянно глотал люминал.

В Переделкино Татьяна сразу сказа об этом пронимавшего их врачу. Та подняла очки и прямо посмотрела на не:

— Дорогуша, я не гинеколог, а вам надо быстро решать пака не началось кровотечение. Езжайте в Москву и не оттягивайте.

— Но электрички уже не ходят.

Врач посмотрела в окно: