Сергей Ленин - Анютины глазки. Первая любовь и последняя

Теперь и на улице, и в нашей лаборатории бушевал осенний дождь. Николай Сергеевич, исповедавшись, вопрошающе смотрел на своего собеседника. Казалось, что глаза Прокофия Рудольфовича, как две букашки, поползли навстречу завтрашнему дню.

Его хрипловатый голос начал вещать:

— Т-а-а-к, завтра у нас будет пятница. Опять с Лехой Дулиным поедем на рыбалку. Прошлый раз клев был на мормышку. Блин, два раза угадать поклевки будет очень сложно. Наверное, прикупим на Бестужева свеженьких опарышей и немного мотыля. Там фирма для рыбаков «Клевый продукт» находится. Короче, завтра все будет зашибись! — заключил свою речь Прокофий Рудольфович, зычно выдыхая после принятия очередной дозы спирта. — Уф-ф-ф, хорошо пошла, родимая. Жисть прекрасна!

Какая-то, блин, сложная формула в названии получилась. В реальной жизни все намного проще. Попробую рассказать о такой житейской истории. Однажды Геннадий Павлович пригласил к себе домой на празднование Нового года сослуживцев. Красавица Клавдия Петровна Хлебникова работала в нашей лаборатории дробильных установок Научно-исследовательского института промышленной автоматики (НИИ ПА). А ее муж, Аркадий Соломонович Штепсель, был профессором Иркутского государственного университета. Такой долговязый ботаник. «Извольте, позвольте, будьте так любезны, милостивый государь», — тьфу, противно слушать речи этого слюнявого гада.

«Правда, сначала я им восхищался, как гигантом мысли, отцом современного математического анализа тонких структур межгалактического газа и плотности термодинамических энергий белых карликов», — размышлял наш герой. Что такое белые карлики? Нет, это не блондинистые человечки среди здоровенных негритянских амбалов в джунглях Африки. В нашей Вселенной, помимо молодых звезд видимого спектра, существует огромное количество звезд, горящих едва заметным тусклым светом. Это и есть белые карлики — звезды, уже прошедшие практически полный цикл эволюции, звездная карьера которых катится к закату. Так вот, вскоре после совместного семейного новогоднего пиршества я вдруг начал ощущать охлаждение моей красавицы жены к своей скромной персоне. Другими словами, наша, некогда полная страстей, идиллия покатилась в сторону заката. «Межгалактический газ между нашими с Галочкой галактиками стал припахивать сероводородной гнилью — запахом супружеской измены, — продолжал размышлять уже не очень молодой ученый. — Успокаивает, в некоторой степени, то, что в нашей галактике существует до полутора тысяч белых карликов. Полторы тысячи — это довольно много, учитывая возраст Вселенной, то есть за 13—14 миллиардов лет существования нашей галактики Млечный путь в ней скопилось уже внушительное количество звезд в преклонном возрасте, ожидая своей дальнейшей участи. Если брать в расчет сотни, десятки сотен других галактик, то это число соответственно многократно увеличится. Учитывая небольшие размеры, которые свойственны таким звездам, в действительности их может оказаться значительно больше. Такая же судьба белых карликов ожидает и наше Солнышко, которое сейчас своим теплом согревает планету Земля, давая жизнь огромному многообразию представителей флоры и фауны. Вот и я уже не являюсь яркой звездой на небосклоне нашей с Галиной Васильевной семейной жизни. Потух я, потяжелел и измельчал. Хорошо, что хоть не протух и не отчаялся совсем. Так, к сожалению, бывает. Любовь может тоже умереть раньше, чем сам человек».

Что теперь делать со своим окурком, оставшимся от яркого и лучезарного факела общей супружеской любви, он не понимал.

— Что вы, Геннадий Павлович, такой грустный в последнее время? — с чувством полного и трогательного участия в судьбе сослуживца произнесла Клавдия Петровна, когда они очередной раз пересеклись в институтской курилке.

— Не знаю, что и сказать вам, уважаемая Клавдия Петровна. Но в нашей лаборатория дробильных установок в последнее время я чувствую себя полным дятлом, вибрирующим на краюшке пропасти между жизнью и смертью. Меня трясет от того, что я не могу понять — чем же я плох? Что же еще нужно женщине от мужчины? Я ласков и неконфликтен. Я здоров морально. Правда, это, наверное, было уже в прошлом. Я крепок физически. Я неплохой любовник. Я нисколечко не жаден. Ну что еще надо-то? Как можно верить женщинам? Ой, тяжело мне, тяжел-о-о-о.

— Что случилось, дорогой мой, Геннадий Павлович? Что произошло? Я вас существенным образом не узнаю. Вы чернее тучи, а клубы табачного дыма, вьющиеся вокруг вашей головы, начинают напоминать мне лезвие гильотины. Я привыкла видеть вас жизнерадостным, полным энергии, тепла и добра. Куда все это подевалось? Объясните, пожалуйста. Может вам нужна моя помощь?

— Да не хочу я вас впутывать в свои проблемы, Клавдия Петровна. Зачем вам лишние переживания и страдания?

— Нет, вы мне не чужой человек. Мы знакомы уже четыре года. А это приличный срок, чтобы неплохо узнать друг друга.

— Узнать друг друга? Четыре года? Да я со своей женой Галиной Васильевной прожил двенадцать лет. А выходит, что ее совсем не знал.

— Так вас обидела жена. Что же произошло?

— Ой, не пытайте вы меня, дорогая Клавдия Петровна. Тошно мне.

— Нет, я это так не оставлю. Я пойду в профсоюзный комитет на работе вашей жены. Пусть общественность принимает меры по сохранению семьи — первичной ячейки нашего государства.

— И что вы им скажите?

— Ну, не знаю пока…

— Боюсь, что мы оба можем стать посмешищем.

— Почему мы оба?

— Ох, Клавдия Петровна, не рвите душу.

— Вы что-то от меня скрываете. Я чувствую…

— Зачем вам знать все?

— У меня стало тревожно на сердце.

— Так меньше знаешь — спокойнее спишь.

— Нет, говорите мне все, как есть.

— Не буду я ничего говорить, чтобы еще одному человеку было больно. Чтобы еще одно сердце полосонула кровавая бритва измены. Нет, не буду.

— Слышите вы, Геннадий Павлович, говорите немедленно или я вас сейчас ударю.

— Ударьте, Клавдия Петровна. Бейте меня все и пинайте ногами. Я рогоносец. Моя жена мне изменяет. Ох, как это больно. Как больно-о-о.

Глаза испуганной женщины увлажнились. Она с мольбой глядела на Геннадия Павловича. Ноги ее стали подкашиваться в предчувствии страшной вести. Клавдия прижалась к Геннадию. Она вцепилась руками в его широкие плечи и горько заплакала. Слезы катились по щекам зрелой женщины и, падая на рубаху собеседника, пропитывали ее теплой и соленой влагой. Душа женщины кричала, ревела от боли сострадания и предчувствия собственного горя. Она где-то на подсознательном уровне, среди семейных забот и хлопот, не задумывалась об измене своего мужа, но иногда, где-то в дальнем уголочке подсознания, уже испытывала холодный ветерок тревожного чувства.