Александр Щипин - Бог с нами

— В общем, следствие, что называется, зашло в тупик. Но когда я узнал про кулинарных сектантов, которые пытаются воссоздать съеденного бога, то понял, что немного зациклился на идее о том, что бога все пытаются либо позвать, либо прогнать. Как-то совсем упустил из виду тех, кто считает, будто его вообще нет. То есть я знал, что такие люди существуют, но мне не приходило в голову, что можно попробовать создать бога. Тут, конечно, выступление Ярослава Игоревича несколько ускорило дело, но важнее была даже не его речь, а реакция Сан Саныча. Во-первых, он очень быстро увел нашего оратора. Это, конечно, можно было бы списать на проявление заботы со стороны человека, который призван обеспечивать нашу безопасность, если бы на следующий день он, испугавшись, видимо, что Трубников был слишком откровенен, не организовал во-вторых — а именно нападение на общежитие. Не спорьте, Сан Саныч, я знаю, что побивание меня камнями не входило в ваши планы. Они у вас и без того слишком запутанные — физическое насилие все только портит. Я верю, что вы хотели ограничиться максимум битьем стекол, но жители Крас-нопольска оказались слишком легко возбудимы.

Миряков аккуратно потрогал повязку, коротко посмотрел на пальцы — нет ли крови — и обвел взглядом пустырь. Здесь по-прежнему оставались все, кого Митя и Михаил Ильич видели в кабинете химии, хотя день уже клонился к вечеру и никакого смысла в этом давно не было. Судя по всему, люди ждали, когда догорит бог, а пока сидели на всем, что можно было для этого приспособить, не боясь испачкаться, или, как Башмачников, просто стояли неподалеку от костра, без большого интереса прислушиваясь к рассказу Мирякова. Все это напоминало финал какого-то неудачного корпоративного пикника, который должен был сплотить коллектив, но показал только, насколько все друг от друга устали, что сделалось особенно заметно, когда алкоголь уже кончился, а автобусы еще не приехали.

— У мирной демонстрации возле нашей временной штаб-квартиры могло быть два возможных исхода. Вам, в сущности, нужно было выяснить, что я собой представляю. Если я трус и мошенник, которым вы меня небезосновательно считали, я должен был испугаться и сбежать, так что перестал бы провоцировать ваших собратьев. Да и Дмитрий Юрьевич больше не болтался бы по городу, задавая лишние вопросы. А вот если я все-таки не совсем аферист, то вы получали возможность убедиться в этом почти наверняка и, не тратя больше времени на своих Франкенштейнов, начать меня уговаривать вместе строить светлое будущее. В общем, сбежать я не сбежал, но толку от меня все равно оказалось немного. Правда, это уже, Сан Саныч, не ваша вина — со мной вообще тяжело. Как бы там ни было, после пребывания в узилище, а также некоторых последующих событий в моей многострадальной щорсообразной голове все, наконец, встало на свои места. Я понял, что детали человеческих организмов используются для того, чтобы создать бога, а делают это единомышленники моих друзей Трубникова и Башмачникова, которые решили, что раз у их поколения нет бога, то нужно сделать его из самих себя — точнее, из лучших своих представителей. Мне вот только не совсем понятен ваш, Сан Саныч, статус. Вы тоже собирались что-нибудь пожертвовать? Горячее сердце? Холодную голову? Чистые руки?

— Увы, — Башмачников развел руками. — Недостоин. Только правовая поддержка и прочие консультационные услуги.

— А вы предлагали?

Башмачников, улыбнувшись, покачал головой.

Когда пламя съежилось и исчезло, словно уйдя в землю, все начали молча расходиться. Михаил Ильич подошел к кострищу и разворошил веткой тлеющие угли. От бога действительно ничего не осталось, даже костей.

Проповедей Митя больше не писал и вообще видел теперь Михаила Ильича редко: к Мирякову непрерывным потоком ехали, шли и даже, кажется, плыли по Сударушке ищущие спасения, и тот беседовал с ними, с глазу на глаз или с целыми группами, но больше не пользовался готовыми речами. Иногда он по-прежнему выступал на стадионе, который уже переставал вмещать всех желающих, но эти выступления все больше касались каких-то хозяйственных тем, связанных с размещением, питанием и очередностью прибытия на Страшный суд. Поначалу Митя продолжал туда приходить и слушал Михаила Ильича, сидя на центральной трибуне с огромной надписью «ТКАЧ», на своем обычном месте, в окошке буквы «А», но, в конце концов людей стало слишком много и они заполонили большую часть поля и все места для зрителей, так что однажды, когда мимо него протискивалась к свободному месту женщина лет шестидесяти, не знавшая, наверное, что в шлевке ее высоко натянутых брюк застряла маленькая рогатая ветка, — когда она протискивалась и застыла, обнаружив, что место уже занято кем-то, подоспевшим с другой стороны, Митя осторожно вынул веточку, встал и вышел со стадиона. По дороге он попробовал разломать рогатку, как ломают грудную куриную косточку, но она оказалась слишком мягкой и только гнулась. После этого Митя начал уходить на время выступлений к реке, тем более что слова Мирякова, звучавшие теперь из черных воронок динамиков, доносились и туда.

Почти все остальное время Михаил Ильич проводил с Андреем Мусатовым, отвечавшим в секте за административно-хозяйственную часть, — бывшим военным, который в свое время попал под сокращение и несколько лет проработал чем-то вроде кладовщика в большом иностранном банке, где и поверил в бога, завороженный беспрерывным движением по миру вещей и людей, их рассеиванием и собиранием, их потоками, которые переплетались и ускорялись, прорываясь вспышками войн и революций. Иногда Андрей пытался остановить этот поток и, оставшись вечером в офисе, вклеивал конфетти из подошв дыроколов в круглые отверстия освобожденных из скоросшивателей документов, разгибал скрепки для степлеров, снова составляя из них безголовых металлических сороконожек, собирал бумагу обратно в ровные белые кирпичи, но силы были слишком неравными, и очнулся он уже в больнице, где все наконец замерло и остановилось, где все стало хорошо, разве что немного подташнивало. Выписавшись, Андрей познакомился с Миряковым и скоро стал регулировать потоки для его секты, уже не пытаясь повернуть их вспять, поскольку видел теперь их смысл и направление — конец света, после которого все уже остановится навсегда и не будет тошнить, а даже если и будет, ничего страшного, можно в конце концов потерпеть ради такого дела, невелика птица, подумаешь — будет немного тошнить.

У Андрея появились даже помощники — хамоватый юноша Данила и тихая Надежда Алексеевна, похожая на учительницу, — теперь они отвечали за размещение и питание тысяч людей, и даже для троих работы было невпроворот. Они искали пустующие дома, добывали огромные армейские палатки, обустраивали временные кухни, договаривались о поставках продуктов, и вся эта бурная деятельность шла в небольшой комнате на втором этаже общежития, где постоянно звонил телефон и толпились какие-то люди, отчего обстановка напоминала советские фильмы — не то про войну, не то про строительство чего-нибудь циклопического, из-за чего бог однажды рассеял Советский Союз и смешал его языки.