Андрей Углицких - На окраине Перми жил студент ПГМИ

В итоге получилось, примерно, следующее:

— Уважаемая Елизавета Николаевна! Да, я допустил большую ошибку, изначально проявив халатное отношение к анатомии.

Случилось это по ряду обстоятельств, не имеющих отношения к анатомии, обстоятельств, о которых я сейчас не хочу даже говорить. Скажу лишь о том, что причина состояла в том опасном заблуждении, что можно чего — то добиться не ценой собственных стараний и усилий.

Я признаю, что я очень виноват и безусловно должен быть наказан за это. Но скажите, уважаемая Елизавета Николаевна, разве то, что я пережил за эти недели и месяцы, само по себе не было уже достаточным наказанием для меня?

Профессор внимательно слушала. Не перебивала. Я продолжал:

— В ходе подготовки к переэкзаменовкам, особенно к сегодняшней, я очень много передумал, пережил и прочувствовал! Я ощутил впервые за все время изучения анатомии человека насколько совершенно и одновременно уязвимо человеческое тело, насколько хрупко его существование.

Еще я открыл для себя красоту науки о строении человеческого тела, ее эстетическую продуманность и завершенность. Возможно, вы скажете, что это не самое большое открытие в жизни, которое я совершил! Но я его уже совершил и сам по себе этот факт крайне важен для меня! Поэтому, я очень прошу вас не лишать меня возможности делать подобные открытия впредь!

Вы, конечно, вправе поставить мне любую оценку, но прошу вас задать мне какие — то дополнительные вопросы, чтобы лично убедиться в правоте сказанного мной!

Я не знаю, сколько времени продолжалось томительное ожидание ответа. Показалось, что вечность! Почти физически я ощущал как сложно сейчас профессору принять какое — либо решение. Наконец Оленева сказала:

— Не подумайте только, что вы смогли кого — то здесь разжалобить, молодой человек. Все, что вы сейчас произнесли, мы здесь, на кафедре, слышим почти ежедневно!

Но и не дать человеку ни одного шанса — также не по правилам. Поступим так: я задаю несколько дополнительных вопросов. Если вы на них отвечаете, я на законном основании ставлю вам положительную оценку, если же этого не произойдет — тогда не обессудьте…

— …

— Расскажите о третьем желудочке мозга… Где он расположен, чем образованы его стенки, для чего он существует?

«О, третий желудочек мозга — я так люблю тебя! Я люблю все твои стенки, все твои анатомические образования, все особенности твоего божественного строения!»

Воистину, это был знак неба! Ведь, не далее, чем за час до экзамена я повторил эту тему еще раз, от «А» до «Я»! И поэтому буквально «отбарабанил» ответ подробно, ни разу не сбившись…

— Неплохо… А что вам известно о паутинной (арахноидальной) мозговой оболочке?

И на этот вопрос ответ мой был адекватным и полным…

Третий вопрос профессора Оленевой касался анатомии лицевого нерва. И на него экзаменатор получил четкий, едва ли не исчерпывающий, ответ.

Не говоря ни слова, Елизавета Николаевна поставила «удовл.» в моей зачетке:

— До свидания, Углицких. Мой совет — учитесь лучше! И не попадайте, пожалуйста, больше в подобные ситуации…

— Спасибо!

Меня шатало от счастья, когда я вышел из аудитории в коридор, в котором ожидали своей очереди несколько моих товарищей по несчастью.

— Сдал! — радостно закричал я. — Сдал!!

Не знаю, что это было: победа ли, с привкусом поражения, поражение ли, ставшее внезапно, в одночасье, победой, но это случилось, ЭТО — БЫЛО!

Таков финал истории, буквально терзавшей меня в течение нескольких невыносимо долгих и трудных недель конца 1973 — начала 1974 годов.

Считал и считаю случившееся заслуженным уроком. Ударом по моему легкомыслию, недальновидности, несобранности, по моим наивности и верхоглядству.

Несмотря на то, что у кого — то из читателей может сложиться впечатление, что я, мол, более склонен винить в произошедшем какие — то внешние обстоятельства и факторы, уверяю, что на самом деле это не так. Понятно, что корень зла — именно во мне и ни в ком больше, абсолютно ясно, что первопричиной всему были именно мои ошибочные действия и установки.

Скажу также, что время от времени каждый из живущих на Земле подвергается разнообразным искушениям. «Жизнь прожить — не поле перейти» — гласит пословица. Не всякий человек способен противостоять этому злу. Не стал, увы, исключением из правила и я, попавшись на очень простой, если не сказать, примитивный крючок.

Будь у меня побольше мудрости, жизненного опыта, рассуждал бы я, думаю, следующим образом. «Да, я потерял место в институтском ансамбле. Но ведь я его так и так бы потерял, рано или поздно». Погнавшись за двумя зайцами, я так и не сумел поймать ни одного!

А музыкальная «карьера» моя на этом, кстати, не оборвалась, не завершилась. Мне довелось быть участником нескольких ВИА, работавших в весьма достойных учреждениях культуры, таких, к примеру, как ДКЖ, во вновь открытом ДК Гознака, в ДК им. Калинина и др.

Ничего, что я не снискал на поприще сем ни большой славы, ни больших дивидендов. Важно другое — что моя любовь к музыке осталась со мной навсегда.

Кстати, в случившемся усматриваю я, как ни странно, еще и некий положительный контекст. Дело в том, что обжегшийся на молоке человек, в дальнейшем, можно сказать, всю оставшуюся жизнь, предпочитает дуть даже на воду…

Впрочем, впереди было еще почти четыре года учебы… Впереди меня ждало еще одно серьезное испытание, также лишь по счастливому стечению обстоятельств не приведшее к отчислению из института.

Но прежде, чем рассказать и о нем, хочу вспомнить, как и на какие, мягко говоря, «шиши» жили мы — студенты ПГМИ «золотых» семидесятых двадцатого века.

Не так давно довелось побывать мне на занятиях первокурсников Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н. И. Пирогова. Поговорить с ребятами за жизнь, что называется.

Разговор состоялся на кафедре биологии.

Поначалу собеседники мои осторожничали, но понемногу «оттаяли», осмелели, стали задавать вопросы о жизни советских студентов: о размерах тогдашних стипендий, плате за общежитие, стоимости проездного билета на общественной транспорт.

«Воленс — неволенс», начал вспоминать и я:

Моя стипендия с I по IV курс составляла 40 рублей, на V — VI курсах мы получали уже по 45 рублей. Еще больше получали тогда Ленинские стипендиаты — по 100 рублей в месяц.

Билет на городской автобус стоил в Перми — 6 коп., на пригородный поезд от ст. «Пермь — I» до о.п.«Молодежная» — 15 коп., буханка белого хлеба — 22 коп., буханка черного — 15 коп., колбаса докторская 1 кг — 2 руб. 20 коп., масло сливочное 1 кг — 3 руб. 60 коп., крупы в ассортименте — около рубля за кг, бутылка водки 0,5 л — 2 руб. 87 коп., бутылка пива «Жигулевского» — 37 коп., порция пельменей мясных — 33 коп.