Василий Кузьменко - Мы серые ангелы — 2

Жара. Я не помню такой жары в своей жизни. Я иду, нет, я плетусь. Пот струится под рубашкой и даже в штанах. Жара просто невыносимая. Как они могут ходить в такую жару куда-то ещё, кроме озера. И я иду к озеру, нет, всё-таки плетусь. Плетусь, плетусь, плетусь, когда же оно уже будет? Я сильный, я дойду! Вот, наконец, вот, вот пахнуло прохладой, потом ещё, и ещё. Всё, я его вижу, ещё немного… Я сбрасываю с себя всё, абсолютно всё и бегу к воде, к этой спасительной, прохладной воде, среди десятков лежащих почти голых тел! Все улыбаются, ну что смешного, если человеку жарко! Я быстрый, как ветер, но почему он меня ловит, почему не пускает к этой живительной прохладе, но я ещё и ловкий, как мангуст! Я уворачиваюсь и иду на круг, опять меня ловят. Я опять уворачиваюсь, и опять иду на круг, только в другую сторону, разгоняюсь и…, меня хватают, я брыкаюсь, меня берут на руки и несут в воду. Вот, наконец, эта прохлада…

Мне три года и мне ещё нельзя заходить в воду одному, отец со смехом опускает меня в озеро…

Минск, Комсомольское озеро, очень давно.

Он вернулся в свой город. Он знал почему. В нём жила она. Много лет назад он влюбился в неё. Она была не свободна, и он стал писать ей стихи, но она не отвечала ему несколько лет. Тогда он решил забыть её и уехал из этого города. Он менял страны, города, женщин, но всякий раз, когда видел молодую, красивую, стройную женщину, с каштановыми волосами, вспоминал её, и его сердце разрывалось от любви. Он продолжал писать стихи и стал настоящим поэтом. Наконец он понял, что больше не может жить без неё, что любит только её и только с ней одной будет счастлив. Он вернулся и написал ей стих:

Теперь он стоял возле церкви и ждал её. Конечно, он волновался, ведь столько лет прошло, даже цветы не купил. Ему показалось, что это будет слишком банальным, возможно она вообще не придёт потому что, как прежде, счастлива с другим.

Она шла к церкви и злилась на себя, ведь она не собиралась приходить, но ноги сами её сюда принесли. Много лет назад он нарушил своими стихами её покой, тогда не сложилось, и вот теперь он вернулся. Он стоял возле церкви. Он совершенно не изменился, такой же крепкий и подтянутый. Бывает у мужчин такой возраст, когда они словно замороженные не стареют и только иней покрывает их причёску. Она подходила всё ближе, и с ней что-то стало происходить. Она вдруг поняла, это был он, ведь всё, что с ней происходило в её жизни до него…, а впрочем, ничего и не было, потому что в сердце у неё всегда был только он. Она улыбнулась этой своей мысли.

Он увидел её, его сердце сладко заныло. Она была всё также прекрасна, и эти её каштановые волосы, которые сводили его с ума по всему миру. «Надо было купить огромный букет роз» — мелькнула у него мысль. Он увидел, как она улыбнулась и теперь у него на лице видимо появилась глуповатая улыбка влюблённого мужчины, потому что проходящие мимо молодые девчонки прыснули смехом. Она остановилась в двух шагах от него.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответила она, глядя на его мужественное, даже немного суровое лицо.

— Я вернулся, — произнёс он своим приятным низким голосом. Она внимательно посмотрела в его карие, немного печальные глаза. В них было всё, что приобретает человек в жизни, но больше всего там было любви к ней.

— Я люблю тебя, — он продолжал смотреть ей прямо в глаза.

— Я знаю, — тихо ответила она, и сердце её сжалось от счастливого предчувствия конца стольких лет ожидания этого самого главного в её жизни мужчины.

Он увидел в её глазах всё то, что пытался рассмотреть много лет назад, поэтому просто сказал:

— Тогда пошли, — и протянул ей руку.

— Пошли, — тихо сказала она и отдала ему свою руку.

Он бережно, но крепко взял её за руку, и они пошли, теперь уже вместе и навсегда.

Свою офицерскую службу я начинал на дизельной подводной лодке. 9 августа 1985 года, я заступил на дежурство по кораблю. К этому времени я стал уже командиром ракетной боевой части и представление о присвоение мне очередного воинского звания — старший лейтенант находилось в штабе Тихоокеанского флота. Таких лейтенантов, в те времена, называли — страшный лейтенант. Дело в том, что офицер, прослуживший на флоте 2 года и ожидающий свою третью звёздочку на погоны, считался офицером знающим службу, способным самостоятельно выполнять все поставленные перед ним задачи и поэтому пользовался заслуженным авторитетом и у командования, и у матросов.

В 18.00 я отправил команду на береговую базу. На пирсе я встретил однокашника по училищу. Мы немного поболтали и договорились встретиться после отработки дежурной службы, то есть в районе 22.00, посидеть вспомнить беззаботные курсантские годы. Отработав задачи по борьбе за живучесть с дежурной службой, я поднялся по пирс. Однокашник уже ждал меня еще с одним страшным лейтенантом с ПКДС. Мы зашли к нему в каюту и проговорили почти два часа, вспоминая самовольные отлучки, рейды в студенческие общежития, и т. д. Страшные лейтенанты могли себе уже позволить за дружеским ужином по 50г. шила (флотского спирта). Вернулся я за полночь, проинструктировал вахтенного в центральном посту и пошёл спать с мыслями, что завтра суббота, значит, кроме большой приборки на корабле никаких других мероприятий не намечалось.

На следующий день в 09.00 на лодке началась большая приборка. Весь экипаж находился внутри прочного корпуса. В районе 12.00 я находился в своей каюте и писал какие-то бумаги. Внезапно лодку весом в несколько тысяч тонн подбросило, раздался сильный взрыв. В ту же секунду я уже взлетал на мостик с мыслью, что взорвались кислородные баллоны на соседней лодке. Однако на мостике я увидел, что дым идёт с другой лодки по другую сторону пирса метрах в 40 от нас. Очень бледный верхний вахтенный, стоявший возле входа в рубку, показывал мне на воду и что-то мычал. Присмотревшись, я увидел оторванную верхнюю часть человеческого тела. О том, что это радиационная авария я понял, когда увидел, как рабочие с ПКДС бросились бежать с пирса. Внимательно осматривая пирс и соседние корабли, я увидел везде куски и кусочки человеческих тел. Я понял, что обстановка гораздо серьёзнее, чем можно было предположить, поэтому приказал всей команде немедленно спуститься в лодку и задраить все люки. Затем на пирс прибежали аварийные команды с соседних кораблей, естественно, без спецодежды. Одним из офицеров с ПКДС, в руках которого я увидел дозиметр, аварийные команды были отправлены обратно. Чувство опасности начинало медленно закрадываться в душу. Радиация, как известно, не имеет ни запаха, ни цвета. Что бы не подвергать этой опасности экипаж, мной было принято решение отправить команду на береговую базу. Дело в том, что лодка на которой произошёл взрыв была атомной и экипажам дизельных ПЛ запрещено принимать участие в борьбе за их живучесть. Команда убыла, я, и моя вахта естественно остались нести службу.