Ольга Рыкова - Я объявляю Джихад…

Мой новоявленный приятель мирно беседует со своим другом, к нам подходят какие-то люди, то девушки, то мужчины, светские разговоры, приветственные взмахи руками. Все это словно кино, а я будто дома сижу перед телевизором.

Вдруг из этого самого телевизора заиграла знакомая мелодия из современных, которая меня почему-то зацепила, кажется, это была песня с непонятным мне названием «Palabras», а кто её исполнял, я не помнила, Даша мне как-то ее добавила Вконтакте. Я стремительно поднялась из удобного плетеного кресла, скинула жакет и через секунду уже была в центе танцпола. Музыка была не снаружи, она шла из меня, я полностью отключилась и вошла в непонятный транс, очарованная сочетанием звуковых волн и голоса, я танцевала только для себя, ну, еще, может, для какого-нибудь Орфея, который смотрел на меня с неба. Сняв резинку с хвоста, я продолжала свой ритуальный танец.

Когда музыка закончилась, я спрыгнула с площадки и махом выпила бокал шампанского, официант с подносом словно поджидал меня в нужном месте весь вечер. Я услышала протяжное «У-У-О-О!» или «Уау!» Все смотрели на меня и хлопали в ладоши.

Ну вот, приехали, Оля, твой «звездный час», ты, как обычно, опозорилась, но теперь уже публично перед все Парижем.

Я с извиняющимся взглядом, завязывая хвост, плюхнулась в свое кресло, глаза Гаспара заиграли каким-то совсем новым светом, даже мрачный Луи как-то просветлел, они улыбались, все люди приветливо мне улыбались.

— Ну ты даешь! Ты что, какая-то подпольная танцовщица? — смеясь, спросил Игорь.

«Да, блин, ахринительно подпольная», — подумала я, мечтая стать хамелеоном и слиться с этим креслом. Вообще в жизни я крайне редко ругаюсь матом, но в уме постоянно.

— Да нет, — опустив глаза в пол, ответила я.

— Ходила в детстве на танцы?

— Ага, две недели в шестом классе, а потом из-за того, что меня не поставили на репетиции в первый ряд, покинула сию танцевальную группу под названием «Мираж», — уже улыбаясь, ответила я.

— А я ходил, меня мама отвела, сказала, что мне это пригодится, в то время я вообще-то мечтал стать футболистом, но против моей мамы спорить было бесполезно, она всегда знала лучше меня, что мне было надо. Пять лет проходил, но я так, как ты, не умею, — опять засмеялся он.

Луи тяжело встал, опираясь на подлокотники кресла, словно ему было лет семьдесят, и у него был артрит в тяжелой форме. Гаспар тоже встал, я за ним, они попрощались. Луи взял мою руку, снова ее поцеловал, с какой-то родной теплотой зажал ее в своих ладонях на мгновенье и ушел.

Я плюхнулась в кресло и почувствовала головокружение, ну вот, в голове стало невыносимо душно и мутно, тошнота подкатила к горлу, шампанское медленно, но верно делало свое черное дело, мой дракон зашевелился и начал просыпаться.

«Да, дело табак», — еще не совсем замутненным сознанием отреагировала я.

— Гарик, поехали отсюда.

— Почему? Тебе не нравится? Не хочешь танцевать?

— Нет, не хочу.

Мы встали и направились к парковке. На то, как мы уходим, никто не обратил внимания, все по-прежнему были заняты только собой.

«Проклятые буржуа, ненавижу вас! Мерзкие и никчемные люди, продающие себя за шелковое бельё и дурацкие побрякушки, делающие вид, что все идеально, чисто и безоблачно. Люди, которые не хотят видеть дерьмо и смерть вокруг себя», — зевая, прорычал мой просыпающийся демон.

Меня еще сильнее замутило, и вернулась головная боль, а с ней я вспомнила о своем кошмарном сне. Я поняла — если сейчас что-то не предпринять, то я расколочу на хрен эту, наверно, очень дорогую спортивную машину, к которой мы подошли. Надо как-то отвлечься.

— Кто этот Луи? — начала я спасительную беседу, хотя, на самом деле, мне уже было совершенно на это наплевать.

— Это мой давний приятель, мы с ним учились на актерских курсах.

— А, так ты у нас еще и актер? — с усмешкой отпарировала я, пристегивая ремень безопасности. Да, ремень, пожалуй, мне сейчас не помешает.

— Да нет, — сказал он, как-то испуганно глядя на меня.

Я на него уже не смотрела, и я его не слышала, я вспоминала все самые мерзкие фильмы, про то, какие русские дерьмо, а американцы спасители планеты. При чём тут американцы? Я не знаю.

Потом мне вдруг вспомнилось видео, где заживо раздирали Каддафи, и мерзкое лицо торжествующей женщины-политика из США — тоже из какого-то репортажа. Лицо этой женщины безобразно! Она торжествует! Над кем? Чему она радуется — сотням тысяч смертей? Кого она победила?

Боль и ненависть смешались воедино, и возник образ красивой безмятежной девушки-блондинки, весело смеющейся, закинув голову; она повернула ко мне свое лицо, и я увидела опять мерзкую гримасу ликующей женщины! «Нет! Нет! Пожалуйста, только не сейчас», — умоляла я сама себя.

И что-то сдерживало меня изнутри. «Наверно, это ром меня спасает», — подумалось мне вдруг. И я отчетливо представила, как ром в костюме Супермена громогласно возвещает голосом Гендальфа: «Ты НЕ ПРОЙДЕШЬ!» А шампанское в красном платье, булькая пузырьками, раздражает моего уже проснувшегося дракона и выманивает его из берлоги наружу.

— Чего он грустный-то такой? — пыталась я зацепиться за реальность.

— Кто? — тоже откуда-то издалека вернулся мой собеседник.

— Этот Луи.

— У него друг умирает от рака легких.

— Друг? Он что, голубой?

— Да, а что? — посмотрел на меня Гарик и без улыбки сам себе ответил: — А, да, у ВАС там в России геи типа запрещены.

— Чо за херню ты говоришь! Кто у нас там запрещен? Геи? Да на хрен они кому нужны их запрещать? Как вообще можно запретить людям любить друг друга!

У нас пропаганда запрещена, пропаганда! Понимаешь? Что вам тут, блядь, про Россию мозги промывают. Приезжай в Москву или Питер, посмотри, как все они уже на Соловках сидят в своих «Дольче Габбана» и «Версаче».

— Ты что тоже гей? — вдруг, как обухом, меня осенило — красивый парень в стильной дорогой одежде, пальцы на руках тонкие, с маникюром, бездонные смешливые синие глаза — все точно, он гей!

— Нет, — сосредоточенно, не глядя не меня, ответил мой несостоявшийся гомосексуалист.

Я вдруг обратила внимание, что он курит и с тех пор, как мы сели в машину, ни разу не улыбнулся. Я уставилась в лобовое стекло. Где-то далеко сияла огнями Эйфелева башня, слышались хлопки салюта.

У его друга РАК! Так, оказывается, в идеальном мире из блесток и мишуры люди тоже умирают? Невыносимо печальные глаза Луи стояли передо мной.

— Так, а почему? Почему он на этой чертовой вечеринке? А не рядом с любимым человеком! Он что, в честь этого устроил вечеринку?! — бунтовала я на соседнем сиденье.

— Это друзья для него устроили, чтобы хоть как-то его поддержать. Дидье уже не приходит в сознание, — как-то отстранённо ответил Гарик, внимательно следивший за движением на дороге.