Хилари Мантел - Перемена климата

— Выпьешь со мной чаю? — спросила Эмма. — Потом я отвезу тебя домой. Не волнуйся, я купила кекс в магазине и вовсе не собираюсь затевать пиршество с готовкой.

Эмма жила в аккуратном двухфасадном коттедже красного кирпича, что стоял на улице Хай-стрит в Фулшеме. Этот район, по меркам всей остальной Англии, не считался самостоятельным поселением — так, пригород с несколькими магазинчиками, почтой, церковью, баптистской часовней и с некоторым количеством общественных зданий. Еще там имелись памятник героям войны, приходская лавка, магистрат, зал заседаний комитета по управлению игровыми площадками, отделение «Женского института» [25] Организация для женщин, проживающих в сельской местности; курирует всевозможные женские кружки, общества и пр. и передвижной киоск по торговле свежей рыбой. В сотне ярдов от дома Эммы располагалась школа, в которую Кит ходила в пять лет; в пятидесяти ярдах — магазин, где племянница покупала сладости после занятий на пути к тетке.

В те дни Эмма редко бывала на дежурстве днем; обычно она дежурила в другое время, вечерами и по выходным, когда ее коллеги рвались на волю. Поэтому в четыре она, как правило, уже была дома и распахивала дверь перед детьми, выслушивала новости о школьных делах, поила лимонадом, кормила булочками и затем отвозила домой. Очень часто мистер Палмер, агент по недвижимости, уходил от Эммы, когда Кит появлялась. Она знала, что мистер Палмер — близкий друг ее тетушки и подозревала, что он специально приходит пораньше, наесться булочек и других лакомств, которых детям не давали. Иногда мистер Палмер выглядел особенно довольным. Он подхватывал Кит, подбрасывал к потолку, отчего она притворно визжала, и давал ей два шиллинга одной монетой. Кит чувствовала себя богачкой, спасибо мистеру Палмеру. Ее младший брат Робин, когда пошел в школу, стал жаловаться, что ему мистер Палмер дает меньше — всего шесть пенсов — и еще ерошит волосы. Ты же не знаешь, сказала она брату, может, он обеднел. Читай книжки — там написано, что такое бывает.

С той поры минуло пятнадцать лет, Кит стала краситься и ходила есть устриц с сыном мистера Палмера.

Эмма, которой еще не исполнилось пятидесяти, говорила, что она «наполовину на пенсии». Хочется отдохнуть, объясняла она Ральфу, после стольких лет ухода за бледными беременными женщинами, после прижигания зеленкой бесчисленных прыщиков на коже вопящих карапузов, подцепивших ветрянку, после надрывно кашляющих стариков с их непременным: «Что-то у меня грудь слабая стала, миссус». Она подрабатывала на праздниках и на выходных, замещая бывших коллег, продолжала почитывать медицинскую литературу и время от времени участвовала в супружеских дебатах насчет того, заводить или нет детей. Последнее ее всегда сильно интересовало. Она посещала окрестные коттеджи и беседовала с их обитателями, не стесняясь в выражениях. Ее звали, например, наложить повязку или помочь справиться с прострелом, а она вручала пациентам пресловутое резиновое изделие. Робин однажды представил ее своему школьному приятелю так: «Моя тетушка Эмма, она изрядно постаралась обезлюдить Восточную Англию». Эмму охотно приглашали на уроки и на занятия в школах и колледжах по всей стране. Директорам учебных заведений нравилось, что она умеет говорить прямо, но не вводить при этом в смущение юных слушателей. Вдобавок она казалась молодежи старой, и слушатели вряд ли воображали, как она сама занимается тем, против чего предостерегает.

У Эммы было тепло и прибрано.

— Садись, где хочешь, — сказала она. Кит тут же плюхнулась на первый попавшийся стул. Буквально мгновение назад в ней бурлила жизнь, а потом из нее словно выпустили воздух.

— Я ездила в Уолсингем, — продолжала Эмма. — Помолиться за Феликса. Разве не странно? Чтобы я вздумала молиться?

— К источникам не ходила?

— Нет, только в храме была.

— Там есть один источник, круглый колодец… Моя знакомая верила, что, если выпить воды из него, твое тайное желание исполнится ровно через год и один день.

— Тайное желание? — повторила Эмма. — То, о котором не знает никто на свете? Или то, которое ты скрываешь от самой себя?

Кит улыбнулась.

— Вот так всегда. Что там говорят — что не существует неотвеченных, неуслышанных молитв? Небеса внемлют всем молитвам, но по-своему, люди этого просто не понимают.

Эмма налила чайник и принесла тарелки. Доставая кекс из упаковки, она каким-то образом ухитрилась слегка тот помять. Она всегда кичилась вольнодумством, как сама говорила, в вопросах питания. Гостей в ее доме кормили когда придется и когда получится, отнюдь не строго по расписанию, а сочетания блюд бывали самыми причудливыми.

Интересно, подумалось Кит, не связаны ли эти тетушкины привычки с Феликсом? Эмма ведь никогда не знала точно, когда тот объявится, а порой, быть может, он отказывался обедать — дескать, меня ждут дома, — и тогда ей приходилось вечером греть приготовленное для себя…

— Что, кекс невкусный? — осведомилась Эмма.

— А? Нет, я просто отвлеклась. — Кит отрезала кусочек от желтоватого ломтя на своей тарелке. — Тетя, можно тебя кое о чем спросить? Если пошлешь меня подальше, я пойму, не обижусь. Просто я пытаюсь, ну, увязать в общую картинку прошлое… Вы с Феликсом… Скажи, ты никогда не просила его развестись с Джинни и перебраться к тебе?

— Разговоров-то у нас было предостаточно. В таких делах без этого не обходится. — Эмма провела рукой по волосам. — Я же была знакома с ним еще до того, как появилась Джинни. Мы, как теперь говорят, тусовались вместе, когда нам было шестнадцать и семнадцать, а когда я уехала учиться, он приезжал ко мне в Лондон. Наверное, тогда шанс был. Но я его вечно отшивала. Он действовал мне на нервы. Особенно меня раздражили эти его желтые жилетки. Так что, пожалуй, я сама виновата.

— Но потом он перестал тебя раздражать, правильно?

— Нет, я просто научилась его терпеть. Можно сказать, смирилась. А он не отступался, хотя у него уже были дети.

— Ну да, если бы детей не было…

— Джинни никогда не пользовалась моими резиновыми штучками. Детишки родились до того, как мы сошлись снова. Сошлись в том смысле, что поняли — наши отношения грозят затянуться. Конечно, нам с ним следовало пожениться. Сейчас я это понимаю. Но что сделано, то сделано. Он не хотел уходить от Дэниела и его маленькой сестрички.

— А почему ты сама не завела детей от него? Было бы здорово, тетя, будь у тебя свои дети. Нас было бы больше.

— А Дэниел, возможно, не родился бы.

— Ну, не знаю… Думаю, я бы променяла Дэниела на кузенов. Для меня они были бы как родные братья и сестры, не как двоюродные.

— Не жадничай, Кит. — Эмма усмехнулась. — Правда в том, что Феликс не ушел бы от Джинни, даже не обзаведись они детьми. Джинни из тех женщин, кого мужчины по собственной воле не бросают. Да и нам с ним вполне хватало того, что было между нами. Нужно уметь довольствоваться тем, что есть.