Ричард Фланаган - Первое лицо

Но как жить?

Этот вопрос меня буквально преследовал. И общение с Хайдлем порождало мысль, что на кардинальный вопрос я ответил неверно. Ведь кроме всего прочего, я почти неистово жаждал свободы, независимости, а самое главное – бегства от того, что приближалось и готовилось покрыть меня саваном с головы до пят, подобно паутине. Возможно, я давно планировал что-то вроде побега. Казалось бы несправедливым и ошибочным утверждать, что я просто себя обманывал. Я обманывал себя не просто, а всегда и во всем.

И все же одинокими ночами в Мельбурне, когда, лежа на ортопедическом матрасе в квартире моего друга Салли, я размышлял о Сьюзи, о наших детях, как уже имеющихся, так и будущих, об этом невероятном влечении, которое нас сближало, всего меня пронзала невыносимая боль, такая резкая, что впору было задохнуться.

Домой я добрался только в субботу днем. Сьюзи встретила меня в аэропорту, измотанная, но в добром здравии, что стало неожиданностью. Вновь и вновь нам предрекали худшее, но, если не считать бесчисленных трудностей, которыми отнюдь нельзя было пренебрегать, Сьюзи чувствовала себя превосходно и лишь изредка сетовала на бессонницу или несварение. Кроме того, она была необычайно спокойна, словно беременность близнецами спровоцировала выброс двойной дозы умиротворяющих гормонов или чего-то подобного, что выделяет по такому случаю женский организм. С ее лица не сходила улыбка.

Врачи говорили, что по прошествии шести месяцев роды могут начаться в любой момент. Однако шестой месяц плавно перетек в седьмой, когда мы буквально боялись дышать, затем наступил и восьмой, а мы все ждали, когда отойдут воды или подкатят первые схватки – короче, когда произойдет одно из этих странных и непонятных событий-предвестников. К нашему изумлению, недели все шли, наступил уже девятый месяц, а здоровью Сьюзи и близнецов можно было только позавидовать. Мы выискивали знаки, которыми тело Сьюзи могло сигнализировать о начале родов. Но, за исключением прибавки в весе, ничего не отмечалось.

Чтобы подготовить нас к возможности преждевременных родов, нам заблаговременно устроили экскурсию в отделение интенсивной терапии для новорожденных. Акушерка провела нас мимо гудящих и щелкающих аппаратов, трубок и ярких флуоресцентных ламп к инкубатору. Там, за стеклом, лежало крохотное инопланетное существо, под чьей полупрозрачной оболочкой поддерживали жизнь тонкие нити капилляров.

Это Джо-Энн, услышали мы. Наша красавица. Родилась на девять недель раньше срока, а сейчас ей уже три недели.

Имя Джо-Энн казалось чересчур громким для такого маленького сморщенного создания: две красные золотушные кочерыжки, на одной зияют прорези глаз, а от другой, покрупнее, тянутся четыре щуплые подергивающиеся конечности. Лишь веточки пальцев, дерзко сжатых в кулачки, выдавали отдаленное сходство с человеком.

Джо-Энн пережила все, что только можно, сказала акушерка. Но она не сдается.

Как нас предупредили, близнецы в любом случае рождаются преждевременно, намного раньше срока, и это естественно – совокупная масса двух эмбрионов ускоряет схватки. Последствия непредсказуемы. Многие страхи, которые современным родителям давно уже неведомы, для нас были реальностью. И все они касались либо смерти, либо той непомерной цены, которую придется уплатить в качестве отступного.

Пока мы были свидетелями этого душераздирающего зрелища – крохотные младенцы корчились в матовых плексигласовых инкубаторах, балансируя на грани жизни и смерти с помощью запутанных макаронин проводов и трубок для кормления, дренажа и дыхания, – нам объясняли, что один из близнецов или оба могут умереть при родах. А если и выживут, то испытания на этом не закончатся.

Наша жизнерадостная провожатая лет тридцати с ужасающе мрачными подробностями расписала грозящие нашей семье опасности. Проблемы с кормлением. Проблемы с дыханием. Проблемы в развитии. Раньше зачастую умирали оба близнеца. Теперь не так. В наше время чаще умирает один. У выжившего бывают хронические заболевания. Умственная отсталость. Лечение. Скоропостижная смерть, смерть в младенчестве, смерть матери. Казалось, из обычной жизни мы перенеслись в зону военных действий, где не существует гарантий, счастья, простых радостей молодой семьи, решившей завести детей, – на поверку эти радости оказываются далеко не простыми, да и они вытесняются подсчетами убитых и раненых, в лучшем случае – выживших. Повсюду маячит смерть, смертельный риск, угроза смерти. Следовательно, мы не могли даже мечтать о радостях интимных родов (в палате с приглушенным светом, при минимальном вмешательстве врачей), что покорили мир в конце двадцатого века.

Перспектива рождения близнецов перенесла нас в другую эпоху, в другое время, когда всем заправляли люди в белых халатах. Мы терзались от своей беспомощности, тряслись за детей и соглашались следовать всем правилам и запретам медиков. А разве у нас был выбор?

В воскресенье днем, за несколько часов до моего обратного рейса в Мельбурн, позвонил Джин Пейли и сказал, что прочел первоначальный вариант главы. Работа, по его словам, на данном этапе производила хорошее впечатление. Он оценил, что я сумел отразить кое-какие особенности личности Хайдля, но сейчас максимум внимания следовало уделить сюжету.

Читатель требует сюжета. Профессия, подчеркнул он, требует сюжета.

Итак, как я уже говорил, заключил Джин Пейли, будем отталкиваться от написанного, а к четвергу представишь мне синопсис всей книги.

Прежде об этом даже речи не было.

А… эта глава? – спросил я с досадой: Джин Пейли прожужжал мне все уши насчет этой главы, а теперь выяснилось, что она не имеет значения.

Я не представлял, как должен был выглядеть синопсис. Как письма Райнера Марии Рильке к молодому поэту? Полагаю, минимум так же. Как что-то в этом роде. Вот только моим критиком выступал Джин Пейли. Исключительно Джин Пейли. Видимо, в ту пору я еще не все понимал, но теперь ясно вижу, что Джином Пейли владело такое же отчаяние, как Хайдлем и мной. Мы, все трое, ввязались в историю, о чем теперь сожалели, и, образно говоря, оказались на краю неглубокой могилы, которую требовалось засыпать. Борясь с закипающей обидой, я спросил, что это за штука.

Ну как тебе объяснить, ответил Джин Пейли, это предварительный замысел. Как-то так. Понемногу про каждую главу. ЦРУ? Банки? Торговый отдел требует от меня конкретики, и правильно делает. Страниц двадцати-тридцати хватит. Но я должен получить их к четвергу, дабы убедиться, что у нас получится книга.

После этого разговора меня душили злость и подавленность. Что это за штука и с чем ее едят ? Двадцать страниц – это немного. Но вместе с тем это громада. В том, что касалось жизни Хайдля, материала у меня не набиралось и на одну страницу. На протяжении всей недели Хайдль был непривычно болтлив, но не выболтал почти ничего. Каким-то чудом у меня выстроилась глава из тона, голоса, странных интонаций и горстки конкретных подробностей. Было бы нелепо ожидать, что какие-то несколько дней принесут намного больше.