Захария Станку - Ветер и дождь

Должен сказать, что я обожаю свою жену и выполняю все ее капризы. Если б вы ее знали, вы бы влюбились. Думаете, я хвастаю? Даю вам слово: я вполне объективен. У моей жены самая красивая грудь во всем Бухаресте. Это меня главным образом и привязало к ней. Грудь… Вся ее прелесть именно в этом. Если б вы только видели, если б вам повезло и вы только раз взглянули на ее грудь, вы бы не улыбались… Тем более вы — поэт. Вы должны быть особенно неравнодушны к женским прелестям…

— Я действительно пишу стихи. Но при чем тут…

Мики по-своему понимает мое признание и доверительно продолжает:

— Итак, жена ставит «Тоску». Я терпеть ее не могу и ухожу из дому. Вечером, когда я возвращаюсь, я вижу, что моя жена плохо выглядит: она бледная, усталая…

— Что с тобой, дорогая?

— Я слушала музыку. А музыка так меня утомляет. Ты же знаешь…

— О! Моя Урания — это такая тонкая и чувствительная натура…

— Все это прекрасно, — прерываю я излияния Мики. — Но какое это имеет отношение к генералу Пики Василиу?

— Разве я не сказал? Генерал Пики Василиу не только большой театрал, не пропускающий ни одной премьеры, но и великий меломан. Вот это нас и сблизило. Он дорожит моей дружбой, потому что у меня, как я вам уже говорил, великолепная фонотека. Пожалуй, лучшая в Бухаресте. И вот он иногда звонит мне утром на работу:

— Алло! Это ты, Мики?

— Так точно, господин генерал…

Я сразу узнаю по телефону его голос.

— Дорогой Мики, — продолжает генерал. — Окажи мне любезность и пригласи на чашку кофе сегодня после обеда. Мне ужасно хочется послушать хорошую музыку.

— С удовольствием, господин генерал. Вы окажете нам большую честь. Урания будет счастлива.

Я тут же звоню домой:

— Голубка, тебе придется принарядиться: после обеда к нам приедет на чашку кофе генерал.

— Ах господи! Опять? Какая скука! Ты бы не мог избавить меня от этих визитов?

— Умоляю тебя, дорогая, если ты хоть капельку меня любишь, постарайся как можно лучше принять генерала. В наше время нельзя манкировать нужными знакомствами.

Урания соглашается. Но когда я приезжаю домой обедать, она все еще дуется. И мы даже слегка ссоримся — ей надоели визиты генерала. Но вот он приходит, и как вы думаете, кто радуется больше всех? Я? Нет. Моя жена. Она воркует около него, как голубка. И мы все втроем пьем кофе и выкуриваем по сигаре — генерал всегда привозит настоящие гаванские. Потом начинается музыка, и я ухожу.

Теперь вы уже, вероятно, поняли, в каких отношениях я с генералом Пики Василиу? Генерал не ограничивается дневными визитами. Иногда он звонит вечером:

— Дорогой Мики, я на работе с семи утра. И чертовски устал. И все мне надоело — даже театр. Я хотел бы послушать музыку.

Урания, узнав в чем дело, возмущается:

— В такой поздний час?

— Да, дорогая, — говорю я. — Только так и доказывается настоящая дружба, — раскрывать перед другом свои объятия, когда это нужно ему, а не только когда это хочется тебе.

— В общем, я даже не дожидаюсь прихода генерала, потому что к вечеру я уже совсем не выношу никакой музыки. Кроме того, я привык ложиться спать рано, не позднее одиннадцати. И я говорю жене:

— Дорогая Урания, ты уж придумай какой-нибудь предлог и извинись за меня перед генералом. А я переночую в гостинице.

— В гостинице? Не лги! Ты идешь к любовнице!

И она заставляет меня поклясться, что у меня нет никакой любовницы, что я действительно буду ночевать в гостинице.

— Скажи сейчас же, в какой гостинице?..

— Не знаю. Где найдется свободный номер.

— Узнай по телефону, я должна знать!

Иду к телефону, обзваниваю все центральные гостиницы и нахожу свободную комнату в «Атене-Паласе». Однажды случилось так, что я нашел свободный номер только в третьеразрядной гостинице у вокзала. Пришлось переночевать там. Что делать? Я не выношу музыки, особенно по ночам. Захватив пижаму, мыло и зубную щетку, еду в гостиницу. Утром я отправляюсь прямо в контору и не беспокою жену до обеда. Пусть выспится, бедняжка… Иногда Пики у меня и обедает. Мы не посещаем втроем рестораны, потому что это может вызвать сплетни. Так говорит Пики, то есть генерал. Он совершенно прав. Одного только я понять не могу: ведь именно он, мой друг Пики, подписывает ордера на арест. Как же он подписал мой ордер? Случайно? Может, их кладут к нему на стол целыми пачками и он подписывает не глядя? Он мог попросту не заметить, что в одном из ордеров стоит мое имя. Это единственное объяснение. А вы как думаете? Можно это объяснить как-нибудь иначе?

— Нет. Вероятно, вы правы.

— С тех пор как я здесь, я каждый день посылаю Урании по две-три телеграммы. Она отвечает мне примерно раз в неделю. Вот я как раз набросал текст еще одной. Хотите посмотреть? Может, вы что-нибудь присоветуете…

Он протягивает мне лист бумаги. Телеграмма очень длинная, очень теплая, с любовными излияниями и клятвами. В конце просьба — немедленно отправиться к Пики и добиться от него приказа об освобождении из лагеря. Пусть пригласит Пики в гости, запрет его в комнате и не выпускает до тех пор, пока он не подпишет приказ об освобождении…

— А что отвечает ваша жена?

— Вот телеграмма, я получил ее вчера.

— Читаю: «Терпение. Люблю. Пики командировке. Целую. Урания».

— Ну что вы на это скажете?

Что я мог сказать бедному Мики в те безрадостные лагерные дни? Мог я тогда предположить, что увижу его друга, Пики, циника и ловеласа, палача и военного преступника Пики Василиу, на скамье подсудимых в зале Народного трибунала?

Остальные обвиняемые выглядели не лучше, чем любитель музыки Пики. Михай Антонеску, генерал Пантази, генерал Добре, бывший министр и адвокат Титус Драгош… У последнего, как и у генерала Пики Василиу, торчал платочек в верхнем кармане пиджака, только не белый, а почему-то серый. Генерал Добре, старик с длинными усами, все время сонно покачивался и смотрел в зал с таким выражением лица, будто совершенно не мог взять в толк, как он здесь очутился. В какой-то момент мне вдруг представилось, что генерал Добре плывет по воздуху, повиснув на своих собственных усах. Это видение было таким навязчивым, что я долго не мог от него отделаться.

Генерал Пантази вел себя не так, как все остальные: он не смотрел на судей, не обращал внимания на публику и все время почему-то пристально разглядывал окна зала суда. Что он там видел? Может быть, фигуры солдат, охраняющих здание суда, так интересовали бывшего военного министра, что он не мог оторвать от них глаз?

Михай Антонеску… Самонадеянный болтун Михай Антонеску был поистине жалок и смешон. Он сильно похудел, большие, некогда меланхолические глаза как будто уменьшились… Время от времени он, как школьник, поднимал руку и жаловался председателю на усталость. Председатель разрешал ему покинуть на несколько минут зал заседания.