Лана Барсукова - Любовь анфас

Лоскутность и рваность заборов дополнялась заплатками дорог. Вот два дома в складчину подсыпали дорогу, а третий сосед, видимо, забастовал. И дорога плавно уходит в огромную лужу, символизируя тщетность призывов к кооперации и объединению. Даже собака если оставляла кучу, то прямо посередине дороги, чисто из принципа.

В первую ночь, ложась в чужую кровать и пытаясь поднять себе настроение, Наталья Иосифовна вспомнила: «На новом месте приснись жених невесте». И усмехнулась. Она еще та невеста. А уж женихи тут – можно вообразить.

Но воображение было бесконечно беднее реальности. На следующий день к ней пришли соседи собирать деньги. Двое мужчин, взятых для солидности тремя говорливыми женщинами. Мужчины были с любопытными глазами. Но любопытство не распространялось на Наталью Иосифовну. Они разглядывали убранство дома, как будто прикидывая, что тут плохо лежит. Тетки много говорили, но она мало что поняла. Однако сообразила, что с нее пытаются взять деньги за какие-то столбы, которые были установлены пару лет назад. Наталья Иосифовна отказалась платить в вежливой, но законченной форме:

– Мне бы не хотелось быть неверно понятой, но я не имею возможности оплачивать уже проведенные строительные работы. Могу предложить чаю.

Ей ответили фразой из голливудского блокбастера, что однозначно свидетельствовало о включенности Болтино в мировую культуру:

– Залей этот чай себе знаешь куда?

Она не знала, но догадывалась. Уточнять не стала. На этом ее первый контакт с односельчанами закончился.

Второй произошел вскоре у передвижной продуктовой лавки. Наталья Иосифовна услышала радостные голоса за забором: «Фермер приехал!» Продукты имело смысл подкупить, тем более фермерские. Наталья Иосифовна встала в очередь из трех женских тел и стала изучать ассортимент. Печенюшки, вино, мармелад, карбонад, консервы… Фермерство сильно отличалось от пропагандистско-телевизионного образа. Правда, сметана и творог были в больших пластиковых флягах. Вот оно – исконное и искомое. А мармеладки – так, сопутствующие товары. Желая выразить поддержку идее фермерства и ее конкретному представителю, Наталья Иосифовна сказала с пафосом:

– Какой колоссальный труд влит в эти фляги!

Она всегда впадала в пафос, когда волновалась и не знала, как себя вести. Но фермер, еще крепкий мужик, не желал делать скидку на ее волнение. Он сбил ее пафос довольно бесцеремонно:

– В эти фляги влита продукция трижды орденоносного молочного комбината имени губителя крестьянства товарища Ульянова-Ленина.

Наталья Иосифовна считала, что о покойниках не следует говорить плохо. А Ленин не только предводитель пролетариата, но и просто покойник. К тому же к советской власти у нее было сложное отношение. И тем более сложное, чем дальше страна продвигалась в строительстве рынка.

Она попыталась уйти от политической полемики и сделала это крайне неловко:

– Почему же тогда вы называетесь фермером?

– Так меня люди называют. Им же сказали еще в начале девяностых, когда колхозы грохнули, что фермеры их накормят. Они и запомнили. Вот я их кормлю. Выходит, что я для них фермер. А для государства я незаконный предприниматель, потому что налогов им платить не хочу и не буду. Еще вопросы есть?

– А как вы сами себя называете? – удивилась своей смелости Наталья Иосифовна.

– Я просто мужик. Так же, как вы – просто женщина.

Наталья Иосифовна отошла от лавки с мешочком творога, пачкой печенья и легким сердцебиением – приятным, будоражащим. «Просто женщина» было сказано как-то так, будто она совсем не «просто», а наоборот.

Жизнь Натальи Иосифовны приобрела недельную размерность: от субботы до субботы. Потому что по субботам приезжал фермер. Он сменил застиранную фуфайку на светлую рубаху, и Наталья Иосифовна приняла это на свой счет. Все, что он говорил, отпуская товар, имело для нее особое значение. Ей чудился подтекст в каждой его фразе. Подтекст был теплый, заботливый, хозяйственный. А главное – адресованный ей.

– Сметана свежая? – спрашивала соседка уже после того, как заплатила.

– Другой не держим. А если закисать начнет, так в стряпню ее. Или фигуру бережем? Нет, бабоньки, поздно вам беречь. Нечего, – хохмил фермер.

И Наталья Иосифовна в душе продолжала его фразу: «…не то что у новенькой из города». В его глазах был неподдельный мужской интерес. Так на нее не смотрели давно. Его взгляд не упирался в какую-то точку, а охватывал ее целиком, обволакивал. На вид ему было за шестьдесят, примерно ровесник. Наталья Иосифовна любила слово «ровесник» как производное от слова «весна» и очень не любила «одногодок». Ведь важно не сколько годов прожито, а сколько весен пережито, с их открытиями и потрясениями, слезами и надеждами. А годы? Они имеют другие отметины – килограммы на боках, морщины, седина, коронки, очки. Вроде бы синонимы, а совсем разное. Сравните: «ровесник революции» и «одногодок революции». Первое – для патриотических романов, второе – для отдела кадров. А романы, пусть и патриотические, Наталья Иосифовна любила больше, чем отдел кадров.

На каждую встречу с фермером Наталья Иосифовна начинала собираться с утра. Она выбирала шарфик, потом браковала его. Нет, слишком ярко, смешно в ее возрасте. Прикалывала брошь, убирала на место. Чересчур празднично. Даже шляпку с вуалькой примерила, но вовремя одумалась. В Болтино носили только матерчатые, застиранные шляпы от солнца.

Кстати, о солнце. Наталья Иосифовна приехала в деревню ранней весной, еще снег лежал. Потом он сошел, оголив маленький огородик в пару-тройку грядок. Это все, что осталось от большого участка деда. Петя в свое время решил, что малая родина должна соответствовать названию, то есть быть буквально маленькой. А излишки можно продать. Покупатель оказался приезжий, приблатненный и придурковатый. Он ходил по своей земле в трусах, сползающих ниже копчика. Наталья Иосифовна старательно отворачивалась. Она где-то читала, что римские аристократы ходили голыми перед рабами – просто потому, что не считали их за людей. Сосед, видимо, как римский патриций, не стеснялся ее, так как не видел в ней ровню. Ну не будешь же стесняться земляного червяка?

Солнце крепчало, и грядки просили есть. Их нужно было засадить. И тут Наталья Иосифовна вошла в свою стихию. Она колдовала над рассадой, выносила ее погулять, гуляла с ней вдогонку за солнцем. Кроме обычной капусты замахнулась на савойскую, брюссельскую и кольраби. Местные женщины посмеивались над ботаническими изысками горожанки, но исключительно по-доброму, отдавая должное ее трудолюбию. А может, просто привыкли к ней, к ее витиеватой речи и странным манерам.