Донателла Ди Пьетрантонио - Арминута

— Она сама тебе сказала?

— Я услышала это от своей сестры.

Ванда, не веря своим ушам, положила руку мне на плечо, и я прижалась головой к ее мягкому боку, почувствовав прикосновение теплого шерстяного свитера. Она обняла меня. Я закрыла глаза от усталости, мне хотелось, чтобы никто не говорил и не двигался хотя бы какое-то время, чтобы я могла немного отдохнуть, забыться, прислонившись к живому человеческому телу и растворившись в его аромате.

— Маленькой девочке пришлось рассказать тебе обо всем. Это немыслимо. Я была уверена, что с тобой должна поговорить Адальджиза, до отъезда или позже, она сама обязана была объясниться с тобой.

Я почувствовала, как внутри у нее поднимается гнев, резко выпрямилась и села.

— Зато теперь я знаю, когда она приносит деньги за месяц синьоре Биче, — утром, пока я в школе. В следующий раз она встретит там меня.

Никола позвал Ванду к телефону: ей кто-то звонил.

— Я тоже пойду с тобой, прогуляю уроки, — вызвалась Пат, которая до этого все время молчала.

— Нет. Я сама.

— Слушай, а я ведь однажды видела Адальджизу, она была с ребеночком и своим новым мужчиной, — задумчиво произнесла Патриция, словно внезапно что-то припоминая. — Помнишь, некоторое время назад у нас в приходе постоянно бывал один вдовец, такой красивый мускулистый мужик?

Я не обратила на него внимания, а потому почти не помнила. Да, он венчался в нашей церкви, а потом, после смерти жены, нередко приходил туда ближе к вечеру.

Я немного поспорила с Пат — вяло, скорее по привычке, — потому что так было нужно в тот момент.

— А ребенок? — спросила я, прервав затянувшееся молчание.

— Думаешь, я на него смотрела? Куда важнее было разглядеть отца. К тому же малыш спал.

По крайней мере, она видела, кто нес его на руках? Ну да, Адальджиза. Если подумать, малыш этот не был мне даже сводным братом. А его мать не была моей матерью.

Патриция хотела посплетничать и попыталась втянуть меня в разговор, но тема была слишком болезненной.

Вернувшись в комнату, Ванда услышала ее последнюю шутку.

— Заткнись, — приказала она, бросив на нее тяжелый взгляд.

Немного позже Пат попросила меня сходить с ней на вечеринку, которая будет через неделю. Мне никуда не хотелось идти, и она не сумела меня уговорить. Мы сидели по-турецки лицом друг к другу на индийском ковре в ее комнате. Нас освещала стоявшая на тумбочке лампа из разноцветного стекла. Пат перечислила наших знакомых мальчиков, которые наверняка придут, и показала мне свои первые туфли на высоком каблуке, купленные в торговом центре. Я могла бы надеть туфли ее мамы, у нее такой же размер. В тот момент к нам на секунду зашла Ванда, чтобы пожелать спокойной ночи, и Патриция попросила ее уговорить меня. Я повторила, что меня не интересуют вечеринки.

— Тебе нечего стыдиться. Все, что с тобой случилось, — это не твоя вина. За все в ответе взрослые, — сказала она и подняла указательный палец, словно от чего-то меня предостерегая.

— Хорошо, спасибо. Только мне будет тяжело в этой толпе ребят, которые пришли повеселиться, я больше не чувствую себя им равной. Я думала, что я одна из них, но это оказалось ложью. Теперь я знаю, что у меня другая судьба.

Я обращалась только к Ванде, словно Патриция не сидела на ковре тут же, рядом со мной.

— О судьбе рассуждают одни старики, а в четырнадцать лет ты не можешь всерьез в нее верить. А если все-таки веришь, то должна ее изменить. Ты не такая как все, это правда, ни в ком нет твоей силы. После того, что произошло, ты по-прежнему крепко стоишь на ногах, аккуратная, собранная, и за первое полугодие у тебя средний балл — восемь. Мы восхищаемся тобой, — сказала она, бросив быстрый взгляд на дочь, как будто ища подтверждения своим словам.

— Вы не представляете себе, каких усилий мне стоит быть, как вы говорите, аккуратной и собранной, и учиться.

Она со вздохом села на кровать.

— Я знаю, но оставайся такой и не отвлекайся на дурные мысли.

Патриция схватила меня за руки и крепко их сжала.

— Ты моя подруга, и между нами все будет как прежде.

— Между нами двумя — да, — вздохнула я, наклонилась вперед, и мы легонько стукнулись лбами.

Внизу на улице загрохотали бочки: приближалось Богоявление. [4] В Италии существует обычай — начиная с Нового года и до праздника Богоявления (6 января) катать по улицам бочки, часто — подожженные.

Я разделась в тусклых отблесках уличных фонарей, стоявших рядом с домом. С прозрачного неба, раскинувшегося над городом, лился необычайно холодный свет. На балконе синьоры Биче с прошлого лета стоял шезлонг, я вытянулась на нем, откинувшись на спинку, когда по очереди сняла с себя верх и низ пижамы, носки и нижнюю майку, еще хранившие мое тепло. Звезды бросали бледный отсвет на мою грудь. Когда я выходила, Сандра спала в комнате, и ее нога в гипсе, прикрытая одеялом, напоминала колонну.

Холод пробрал меня до костей, чего я и добивалась. Просто надо было немного подождать. Я вздрогнула, потом затряслась, и зубы стали выбивать дробь. Я решила, что должна полчаса просидеть голой, и засекла время по будильнику, который принесла с собой. Некоторое время я держала его в руке, следя за незаметным движением светящейся стрелки, потом положила на пол и села. Я почувствовала, как болезненно сжались соски, а пальцы ног, которые были гораздо дальше от сердца, погрузились в мертвый сон. Не отводя глаз от фосфоресцирующих цифр и зеленоватого, медленно вращающегося треугольника, я терпела как могла, повторяя то, что должна буду сказать завтра. Наступала ночь с четверга на последнюю январскую пятницу. К утру у меня непременно должен начаться жар.

Когда незадолго до восьми часов синьора Биче, обнаружив, что я еще не вставала, появилась за матовым стеклом двери в нашу комнату, я уже была больна. Она услышала, что я кашляю, и взяла термометр из тумбочки Сандры. У меня оказалось больше тридцати восьми.

— Тогда оставайся дома. Принесу тебе завтрак, — сказала она и сделала два шага по направлению к кухне. Потом остановилась, застигнутая внезапной догадкой, и посмотрела на меня.

Я лежала в постели с книгой в руках, но не смогла прочесть ни единой страницы. Пробежала несколько строчек, в голове ничего не задержалось, и пришлось перечитывать абзац снова. Я ждала звонка в дверь. В первый раз это оказался всего лишь почтальон: нужно было за что-то расписаться. Сандра, проснувшись, несколько раз пыталась со мной заговорить, но только напрасно потратила время. В одиннадцать часов снова позвонили в домофон: на сей раз это была Адальджиза. Пока она поднималась по лестнице, синьора Биче заглянула в комнату и вопросительно посмотрела на меня.