Сергей Шустов - Бах

Первый, самый простой и легкий — вслух заявить о своем выборе. Любовь это или нелюбовь. Симпатия или ненависть. Неважно! Бывает же любовь с первого взгляда? Существует же неприятие «сходу», с первой секунды знакомства? Что бы и не сказать всем об этом? И такой слушатель (ценитель картин, читатель книг, посетитель музея, созерцатель пейзажей — да что угодно в этом духе!) объявляет свое решение. Пусть все услышат. А зачем? Чтобы поднять себя самого в собственных глазах? Чтобы эпатировать окружающих (например, мнением, идущим в разрез с общепринятым)? Или, потому, что, как Лев Толстой — «не могу молчать»?

А вот далее получается неприятный казус. Человек, скоропалительно заявивший о своем неприятии (или, наоборот, приятии) чего-либо, оказывается в ловушке, самолично заготовленной. Ведь — как он пойдет теперь на попятную? Поменяет свои убеждения? Это же — неприемлимо, непринципиально! Стыдно, наконец! И приходится такому человеку самого себя и далее убеждать в правильности первого поспешного решения, шага, заявления. Чтобы не упасть в глазах других людей. Да и собственных — тоже. Это, согласитесь, очень плохой путь! Такой прямолинейности восприятие искусства ни от кого не требует. И только вредит в дальнейшем избравшему его.

Второй путь — промолчать. О своей первой оценке. Не торопиться заявлять окружающим о своем выборе. Попытаться разобраться. Сделать еще попытку. А то и несколько. Наконец, отложить — хотя бы на некоторое время. Оно, быть может, придет в свой черед. Чтобы поменять оценку и вдруг иными глазами увидеть новое в отвергнутом.

Такой путь более рационален и выгоден. Он дает пути к отступлению. К пересмотру позиций. Никого не обижая и не шокируя, человек разбирается сам с собой. Со своим внутренним миром. Этот путь показывает самому человеку свою собственную эволюцию. И убеждает его постепенно, что любое, даже медленное, даже с отступлениями, но — развитие, всяко лучше любого безоговорочного тупика.

Наконец, третий путь — найти друзей и собеседников. Найти «проводников». Найти учителей и наставников. Это могут быть не только персоны. Это могут быть книги. Справочники. Концерты. Выставки, фестивали, кинофильмы. Да что угодно! Это путь «расширения познания и чувствования». Это — попытка не замыкаться в себе, а «идти в народ». Узнавать и чувствовать новое. Главное в этом пути — научить самого себя вкусу к поиску… На этом пути и ждут обычно человека самые интересные, неожиданные и яркие открытия. Возможно, поменяющие в будущем много чего внутри него самого!

…..

Искусство знает много примеров, когда одно произведение прославляет имя создателя. Всего лишь одно! Полонез Огинского. Менуэт Боккерини. Адажио Альбинони (да и то — под сомнением — чужого авторства!). Явление Христа народу Иванова. Свадьба Сухово-Кобылина.

Искусство знает столь же много примеров, когда творец работает неровно — и постоянно то срывается вниз, то вдруг находит в себе новые силы и выдает на гора нечто совершенно свежее. Голубой период Пикассо. Последние песни Некрасова. Пан Врубеля. Прощание с Родиной Шопена.

Искусство знает не так уж и много примеров, когда художник, писатель иль композитор всю свою сознательную жизнь работают ровно, как заведенная машина с хорошо смазанным ротором. Такие создатели никуда не взлетают, не ведают уныния и апатии, не впадают в ярость от собственной никчемности, не бросаются чернильницами и кистями, не рвут ноты, не ломают стулья. Не заламывают руки. Их внутренняя борьба никому не видна. Ее нет внешне. Она вся, возможно, кипит и бурлит глубоко внутри их художественного существа. И потому всем кажется, что такой Творец спокоен, умиротворен и находится в полной и безоговорочной гармонии и примирении с миром и всеми его скорбями.

Нельзя сказать, что наш Бах смело может быть отнесен к третьему типу. Разумеется, и в его творческой жизни бывали моменты отчаяния и минуты ликования. Бросался и он (правда, париком!) в нерадивых исполнителей. А одного оркестранта назвал даже «свинячим фаготистом»! Известен также случай, когда пришлось оскорбленному Иоганну Себастьяну хвататься за шпагу — и даже обнажать ее! Но все это — мелочи. Я бы даже сказал, житейские мелочи. Мгновения слабости и нервов. Которые, конечно же, есть у каждого творца. И уж тем более — у великого!

В остальном, в своем главном направлении жизни — служении искусству, был Бах спокоен и уравновешен, возможно, даже педантичен и скрупулезен. И если уж намечал какую цель, шел к ней обстоятельно, не торопясь, не с наскока, но и не ослабляя хватки. Возможно, именно поэтому мы практически не находим в его творчестве неоконченных и уж тем более — брошенных на середине произведений. Он все старался довести до конца. Пунктуально, серьезно, вдумчиво.

Его внутренняя цельная и непоколебимая натура, чуждая припадков, упадков и слабоволия, помогла ему совершить, казалось бы, невозможное — превозмогая внешние множественные препоны и преграды, работать ровно, мощно, упрямо и напористо, чтобы, в конечном итоге, достичь совершенства в Творчестве.

И построить свою Вселенную. Единственную — как ни у кого из Творцов более…

Романтической точке зрения на Баха, как на «непризнанного гения, опередившего свою эпоху» (Л. Кириллина), как мы уже отмечали, всюду противостоит «правдоискательская» позиция. Истины в последней инстанции, по-видимому, нет ни у той, ни у другой. Точнее сказать, в случае с Бахом мы находим обычно нечто среднее между двумя этими подходами, поскольку и документально сейчас вполне можно многое подтвердить как с той, так и с другой позиции. Ловко интерпретировать факты в любом угодном направлении человек научился давным-давно…

Давайте попробуем подробнее рассмотреть вопрос — как возрождалась музыка Баха после 100-летнего забвения? И было ли это забвение само по себе? А если все-таки было — то каким? Полным или частичным?

Согласно «романтической» точке зрения, Бах был забыт нацело, везде и надолго. Даже за гробом его (уже!), как вы помните, шли только вдова да несколько учеников. Другие исследователи доискались до фактов, что, дескать, «весь Лейпциг был на похоронах». И, кстати, славное имя Баха ничуть не было забыто. Где истина?

Компромисс (если здесь можно употребить такое слово) выражается в том, что, скорее всего, с позиций узкого кружка знатоков и ценителей баховской музыки, полного угасания интереса к его творчеству и к нему как к личности не было никогда: его чтили многочисленные ученик, а его литургическая музыка (конечно, далеко не вся!) звучала в немецких кирхах. Но — в более широком смысле, прежде всего среди других стран и народов, а также среди широкой публики самой Германии, Бах был и оставался долгое время просто неизвестным! Так что романтика здесь ни при чем!