Сергей Шустов - Бах

Эфроимсон пишет: « Мы не можем доказать с цифрами в руках, сколько конкретно родившихся в наше время гениев успешно преодолевает обе пропасти, лежащие у них на пути. Вероятно, хотя мы и не настаиваем, из тысячи потенциальных гениев 999 гасится именно из-за недоразвития, а из 1000 развившихся 999 гасится на этапе реализации. Для нас существенны приблизительные порядки потерь. Для нас существенно, что даже небольшая страна, например, с 5 миллионами жителей, но добившаяся развития и реализации 10% своих потенциальных гениев и талантов, за полвека опередит в своем движении любую другую, пусть даже в 100 раз более многочисленную страну, которая сохранит в силе существующие барьеры, препятствующие полному развитию и реализации своих потенциально выдающихся людей. Но как часто потенциальный гений оказывается нереализовавшимся! Как часто он лишён даже малейшей возможности воплотить свое творчество в нечто осязаемое!».

……….

Найденные пятна крови на диване, где лежал смертельно раненый после дуэли Пушкин, позволяют нам надеяться на «физиологическое возрождение» великого поэта. В самом деле — что может быть проще: взять имеющиеся ДНК и с помощью отточенных манипуляций с генетическим материалом создать эмбрион, полностью тождественный «ушедшему гению». И такие призывы раздаются всякий раз, как только заходит речь о «безвозвратной потере для человечества». Но — получим ли мы Пушкина? Есть ли гений — просто набор специфических хромосом? Достаточно ли, вдохнув жизнь в горстку физиологической и биохимической субстанции, явить миру нового гения? Нечто подобное ведь уже пытались делать средневековые алхимики, желая изобрести искусственного гомункулуса!

Конечно же, даже при полном и безоговорочном генетическом тождестве «оригинала и копии», мы, увы, никак не обретем гения вновь. Конечно, мы, без сомнения, получим Человека. Но это будет, увы, или к счастью, не Пушкин. Скорее, к счастью. Так как (как сказал один генетик) — необходимо тогда клонировать вместе с этим и Царскосельский лицей, и Кюхельбеккера с Чаадаевым, и болдинские березы того времени, и, возможно, само небо над головой. А это уже нам не позволит сделать природа, да и никаких наших сил и знаний не хватит…

……….

«Большинство людей похожи на падающие листья; они носятся в воздухе, кружатся, но в конце концов падают на землю. Другие же — немного их — словно звезды; они движутся по определенному пути, никакой ветер не заставит их свернуть с него; в себе самих они носят свой закон и свой путь».

……….

Еще один аспект, важный для меня лично — это такой: как мне не скатиться до обожествления своего кумира? Как научиться смотреть на личность Баха трезво и разумно, отбрасывая весь ореол загадочности и мистицизма? Ведь тот же Маслоу признал, рассуждая об идеальных людях-«зрелых личностях»:

«…Чтобы избежать разочарования в людях, надо избавиться от иллюзий. Умейте принимать людей такими, какие они есть. Совершенных людей не существует. Можно найти хороших людей, но даже и они временами бывают эгоистичны, раздражительны и угрюмы».

Поэтому дошедшие до меня лично слухи (я не могу знать точно — вымыслы они, или правда!) хоть о какой-то «частичной», случайной баховской раздражительности, вспыльчивости (говорят, он даже дрался на шпагах в юности!), нелюдимости, нетерпимости к недостаткам других должны успокоить меня и дать возможность трезво и взвешенно оценивать Личность и его Судьбу.

Многие любили его как тонкого, умного и самобытного человека, и потом, когда вдруг обнаруживали в нём волка, ужасались и разочаровывались. А не обнаружить они не могли, ибо он, как всякий, хотел, чтобы его любили всего целиком, и потому не мог скрыть волка именно от тех, чьей любовью он дорожил. Но были и такие, которые любили в нём именно волка, именно свободу, дикость, опасную неукротимость, и их он опять-таки страшно разочаровывал и огорчал, когда вдруг оказывалось, что дикий, злой волк ещё и человек, который тоскует по доброте и нежности, ещё и хочет слушать Моцарта, читать стихи и иметь человеческие идеалы.

(Герман Гессе)

На аэробусе Люфтганзы я летел из Москвы в Лейпциг. Как всегда во время дальних и утомительных перелетов (да и переездов тоже, тем более!), люди стремятся найти себе какое-нибудь занятие. Многие, например, спят. Целенаправленно провалиться в глубокий сон, до самой последней остановки, — это ведь тоже нужно суметь! Некоторые читают. Это те, которые не умеют засыпать в движущемся транспорте. Хорошая книга в таком случае — прекрасный попутчик. Устроился поудобнее в кресле, вжался в его мягкую сердцевину, приткнул подушечку под затылок, покосился на сопящего во сне соседа — и… зачитался каким-нибудь детективом. Или любовным романом. Можно глядеть мельтешню в телевизоре. Они укреплены под потолком, над проходами. Сейчас это новшество встречается и в самолетах, и в автобусах дальнего следования… Правда, затылок быстро затекает, и глаза устают. А еще можно слушать музыку. Музыка, скажу я вам, — прекраснейший попутчик и собеседник. Недаром сейчас людей с заткнутыми ушами (плеерами или наушниками с разнообразными девайсами) в общественном транспорте, пожалуй, больше, чем пассажиров с закрытыми глазами…

В аэробусах специально придумали систему: каждое кресло снабжено наушниками, которые можно подключить к одному из, скажем, пятнадцати каналов. Хочешь — рок слушай, хочешь — эстраду, а вот, пожалуйста, и канал для любителей классики. Он почему-то идет под номером пятнадцать. Последний. И я, как только самолет лег на устойчивый курс над облаками, подключился к пятнадцатому каналу.

Там звучала Кофейная кантата. Звучала кусочками. В паузах какой-то бойкий немец комментировал эти кусочки. Как строптивая Лизхен, вопреки воле отца, рекламировала неведомый ранее, но модный в нынешние дни заморский кофейный напиток среди молодежи. И как ее мамаша, весьма добропорядочная бюргерша, тоже нашла в нем известный вкус. Бах, похоже, писал эту светскую кантату, будучи в приподнятом, я бы даже сказал, игривом настроении. Музыка порой просто искрится. Прямо не кофе, а шампанское какое-то!

Интересно, а что слушают остальные? Не провести ли тут заодно музыковедческое исследование? Узнать аудиопристрастия современных небесных пассажиров.

И я стал незаметно приглядываться к своим соседям. Дело в том, что номер музыкального канала, который в настоящую минуту включен, высвечивается в маленьком окошечке на подлокотнике. Так я старался углядеть — что же слушают пассажиры? Ради такого эксперимента пришлось даже словно бы праздно послоняться по салону, попросить чашечку кофе (как, однако, «Кофейная» кантата подействовала!) у симпатичной бортпроводницы, полистать журнальчики, лежащие на крохотном столике в тупике прохода. Бродя по проходу, отхлебывая кофий, листая журнальчик, я одновременно косил и шарил глазенками по окошечкам подлокотников — и фиксировал цифры.