Сергей Шустов - Бах

И — это детское, первичное, незапятнанное излишней знательностью и информированностью чувство выгодно отличает «Любителя» от «Профессионала». «А я вот так чувствую, — может в запальчивости сказать Любитель, — и никто мне не указ!» Профессионал может сказать так крайне редко. Он обязательно оглянется вокруг. Так как ему придется подкреплять несоответствующее общепринятому мнение кучей всяких знаний и информаций. Одних чувств ему окажется мало. Именно: не покажется, а — окажется!

Любитель — прежде всего, слушатель. Профессионал — исполнитель, исследователь. Знаток. Из любителей могут вырастать профессионалы. Обратного хода нет и быть не может. Никогда еще никто не видел, как профессионал превращается обратно в любителя. Так бабочка не в силах обернуть вспять свой метаморфоз и превратиться в гусеницу. Но это отнюдь не означает, что все любители станут профессионалами! Боже упаси! И еще это вовсе не означает, что уровень «любительства» ниже уровня «профессиональского»! Это две формы существования. Которые существовали, и еще долго будут существовать параллельно и мирно уживаться рядом. Иногда даже создается впечатление, что они не знают о существовании друг друга. Или — не замечают друг друга. Любитель боится профессионала генетически, так как подспудно чувствует его превосходство. В чем? Этого он, увы, не знает точно. Профессионал также боится любителя, так как знает, что может натолкнуться на такое толкование музыки и представление о ней, которые находятся совершенно за пределами его, профессионального, понимания. Лучше просто отмахнуться — и не знать!

Профессионалов выращивают в специальных садках. Как драгоценную форель. Или голландские тюльпаны. Эти садки и теплицы называются музыкальными школами, консерваториями, мастер-классами. Профессионалов выращивают другие профессионалы. Так они почкуются друг от друга, как кактусы. Любители вырастают неизвестно откуда. Самозарождаются. Как грибы после дождя.

Путь любителя скрыт во мраке, неведом и извилист. Он ничем не детерминирован. У профессионалов стезя вполне определена сначала учебными программами и планами, затем гастролями и расписанием концертов. Список предпочтений и вкусов ему сначала показывают по плану в полной развертке, чтобы затем он уже смог сам сказать о предпочтении личном. Предпочтения любителя формируются случайно и вдруг. Словно вспышка молнии, словно удар грома, словно пыльным мешком из-за угла — примерно так появляется любительское пристрастие.

Любитель на своем пути все более уходит в любовь. Это его генеральная стезя. Прямая и единая. Профессионал, тоже любя, и здесь измудряется найти множество боковых отнорков — теоретических, искусствоведческих, культурологических, в которых любовь анатомируется, классифицируется или ей приклеивают инвентарный номер и ярлык. При этом профессионал нередко становится то снобом, то всезнайкой, то уставшим от суеты и отрешенным от реалий созерцателем внутреннего убранства самого себя. Любитель в это время пребывает розовощеким оптимистическим дилетантом. Он не обременен музыковедческой терминологией и по-прежнему уверен в святой простоте, что музыка создана только для того, чтобы либо любить ее, либо — не любить.

В разбирательстве между любителем и профессионалом ключевое слово — знание. Знательность. Информация. Любитель способен постоянно ее искать, чтобы встать вровень с профессионалом. Он интуитивно ощущает в этом свою ущербность. Впрочем, иногда он может просто послать ее к чертовой матери. Ведь у него есть чувства! И свое мнение. А это — главное!

А вот профессионалу труднее. Чувства и свое мнение у него тоже, поверьте, есть. Все как у людей. Но им никогда не бывать «чистыми», незамутненными. Как вода в горном ручье. Так как нет ничего страшнее для профессионала слов другого такого же, коллеги, сотоварища по цеху — «Позвольте-ка, батенька! Уж это-то должен знать и первоклассник!» Впрочем, таких слов боится и любитель. Потому-то он и строит бастионы вокруг своей любви из обрывков чужих фраз, мнений авторитетов и цитат из пыльных книг. И оттуда, словно черт из табакерки, он периодически выскакивает, про себя повторяя (чтобы не забыть мудреных слов) — и гвоздит чужеродными (рожденными не у него в нутре) фактами и аргументами неразделяющих его точку зрения. Пусть даже они, эти факты, цитаты, аргументы, чужие мнения, внутренне совершенно ему непонятны. И даже он с ними в душе не согласен!

Вот и получается, что идеал, невообразимое счастье — есть приятное, органическое соединение знательности и чувственности. Без перекосов. Без фанатизма. Когда в душе человека мирно живут самые «подноготные» факты и мельчайшие проверенные историей детали (хоть биографии кумира, хоть историографии аудиозаписей его творений, хоть чего иного, порой самого мельчайше-микроскопического) — и чистейшей воды эмоции и чувства. Не только мирно живут. Сосуществуют. Но — питают друг друга. Поддерживают. В трудную минуту даже, если такая приспичит быть. Как это содружество назвать? Опыт? Мудрость? Кооперация? Что это? Хорошо ли от такого симбиоза человеку — носителю? Не страдает ли он при этом раздвоением личности?

И вот, опять возвращаясь к теме Баха, пример. Те же кантаты. Должен знать и понимать старонемецкие их тексты профессионал, вознамерившийся донести кантатный смысл группе любителей, собравшихся на его концерт?

………

«…Единственная стоящая музыка — та, которая меня волнует, а вот почему она меня волнует, хрен ее знает; волнует, и все!»

(Лоренсо Сильва. «Синдром большевика»)

День без Баха очень тяжел. Можно ошибиться и думать, что душа просит чего-то другого. Если не вспомнишь вовремя о Бахе. Порой он не напоминает о себе настойчиво. Нужно самому делать усилия.

Так бывало со мной; в минуты разлада со всем миром я забывал, что есть такое лекарство. Но сегодня я знаю, что мне нужно. Что может спасти меня. Необходимо лишь суметь пересилить вязкую дремоту и леность, обмануть свои обиженные чувства, отвлечься от этой повседневной чепухи — и заставить флейты и гобои Бранденбургского концерта зазвучать в голове.

Автобус трясется в ночь. Мне опять не спится. Звезды мерцают в вышине. Я мечтаю, что, может быть, когда-нибудь я научусь пользоваться этим лекарством где угодно. Ведь любимая музыка должна быть у человека всегда с собой. Невзирая на наличие при нем технических приспособлений в виде аудиокассет и магнитофонов с плеерами. Наверное, смешно со стороны слышать эти нелепые рассуждения, но я и не хочу навязывать свое открытие. Мало того, я тешу свое самолюбие, что это мое и только мое индивидуальное лекарство. Сердечник носит в грудном кармане склянку с валидолом. Я ношу свое лекарство еще ближе к сердцу. И тоже не могу без него.