Сергей Шустов - Бах

Жаль, что мы не замечаем знаков. Человек не надевает в этот день чистую рубашку, не бреется тщательно, не строит планов, проговаривая их внутренне для себя с тем, чтобы быть подготовленным для важного разговора. Он также, как вчера, и как неделю назад, бродит неприкаянно и уныло из угла в угол… А на следующий день Бог уже отвлекся на других, занят другими делами!

Но даже и тот, кто не был принят у Бога, кто не заметил знака и не заглянул в самую сокровенную глубину своей души, не потерял надежду. Точнее, он практически ничего не потерял. До тех пор, пока он живет. Музыка Баха и здесь придет ему на помощь.

Важно, чтобы он заметил ее…

…..

Чем дольше живет человек, тем больше накапливается у него свидетельств в пользу существования Сверхестественной Силы. Ее можно называть как угодно. И в каких угодно формах, хоть антропоморфных, представлять. В любом случае — это Образ.

Вы, наверное, уже догадываетесь, куда я клоню. Образы бывают различными по содержанию и форме. Одни из самых сильных и могущественных — музыкальные. Бах — это…

…..

Возможно (если только Бог существует), Баху было позволено услышать «музыку небесных сфер». И позволено (одному-единственному из людей всех стран и всех времен) «обнародовать» ее. Быть может, в этом и состояла тайная, не дающая покоя многим исследователям баховского творчества, миссия этого простого человека на Земле. Он был выбран. И потому — нес свой крест, зная твердо, что ему надлежит делать!

Вслушайтесь внимательно и напряженно в два хора из «Credo» Высокой Мессы — «Et incarnatus» и «Crucifixus», следующие, кстати, друг за другом. Они небольшие, вместе занимают около 7 минут. В них, возможно, кредо «выбранного» Баха.

Помним ли мы о нашем предназначении? Нужно только найти 7 минут, для того, чтобы напряженно вслушаться… — и мы вспомним. О самих себе, спрятанных глубоко внутри за черствыми оболочками.

В сорок лет можно твердо уверовать в то, что ты все уже познал. И ничем уже жизнь тебя не способна удивить. Про таких людей психологи говорят, — цельная личность. В том плане, наверное, что новых кирпичей для строительства каких-нибудь душевных башенок или эмоциональных мансард уже не понадобится. Такой человек обычно знает все про себя. Про все свои сокровенные уголки и потайные местечки.

Вот и он, Корнев, такой. Селфмэйдмэн. Сам себя сделавший и завершивший ныне это строительство. Теперь есть все для жизни: бизнес, квартира в центре Москвы, дача в престижном месте. Вот иномарка опять же…

Так, или примерно так рассуждал Корнев. Осеннее шоссе было пустынно. Машину чуть заносило на мокрых от дождя поворотах, но он не сбавлял скорость. Он любил эту дорогу и знал ее. Она вела к даче, куда он иногда ездил по выходным. Чаще всего с приятелями. Жена не бывала на этой даче. Корнев купил ее уже после развода. И дача стояла типичным холостяцким «охотничьим домиком», без всяких там огородиков и парничков.

Он многое перевидал за свою жизнь. И даже успел устать чуточку от нее. Опыт, — твердил он сам себе неустанно, — опыт, Игорек! Без опыта ничего нельзя добиться. И упорно, яростно расталкивая жизненную муть локтями на опасных поворотах, он копил этот опыт. Он изучал людей. Читал книги. Много ездил по стране, по разным ее городам и весям. И всегда старался подмечать, запоминать, анализировать. Он приучил себя к этому. «Опыт, — твердил он сам себе. — И наблюдательность». И сейчас опыт работал на него.

Эта дорога была знакомой еще с детства. По ней, если пилить и пилить, не сворачивая на дачу, можно было попасть в маленький городок в соседней Владимирской области. Там Игорь Корнев родился. Там теперь в старом родительском доме со скрипучей лестницей жила его мать. А дождь все лил и лил.

Усталость от бешеного ритма жизни мегаполиса гнала Корнева на дачу. Ему внезапно захотелось побыть одному. Хотя бы сегодняшний вечер. Завтра утром приедут приятели на шашлыки. Типичный корпоративный уик-энд. А сейчас он растопит камин, сядет у огня, выпьет коньячку, согреется — и уснет. Нужно хотя бы сегодня отоспаться. Бизнес не любит ленивых. На неделе все ночи подобрались одна к одной, бестолковые, бессонные: нужно было работать с бумагами, утрясти проблемы, связанные со встречей японской делегации, срочно подготовить договор. Дня, как всегда, не хватало.

Корнев, лавируя среди луж и прищуриваясь при свете фар редких встречных машин, представлял, как откроет дом, принесет из подвала заготовленных еще с прошлого раза березовых дров — и зажжет огонь в любимом камине. Дождь лил, и хотелось спать. За окнами пролетали приглушенные мраком осеннего вечера огни автозаправок и, чуть дальше от дороги, подмосковных поселков. Скоро уже поворот, как бы не проскочить. Дворники на лобовом стекле баюкали мерным монотонным попискиванием. «Наши бы скрежетали, не дали бы заснуть,» — усмехнулся Корнев.

Борясь с нахлынувшим сном, он включил автомагнитолу. И словно ударили по ушам: играл орган. Корнев машинально убавил громкость. Какой-то неожиданной оказалась эта музыка. Рука уже вновь потянулась к магнитоле (может, поискать другую волну — хриплый шансон?, гулкая эстрада?, щекочущий джаз?, все это привычно и мило), но что-то остановило руку. Органа Корнев не слышал давно. Он вдруг отчетливо вспомнил Ригу, Домский собор, куда попал еще пацаном. Звуки органа его поразили тогда. Как и сам собор. Тогда он решил, что это сама махина собора так звучит. Но потом он опять забыл про них, вспомнив второй раз в Германии. Туда он ездил уже солидным деловым коммивояжером к своим немецким партнерам. И в городе Гамбурге коллеги зачем-то потащили его на органный концерт. Потом они пили за удачную сделку в подвале какого-то кафе, и в целом поездка в Германию, вкупе с органом, оказалась приятным воспоминанием.

Мощные звуки громоздились друг на друга, обрушивались вниз… Осенний лист вдруг прянул из темноты и прилип к стеклу, чтобы тут же оказаться смятым, стесненным в угол попискивающим дворником. Что-то кольнуло в сердце. Гулкий вал органа умолк, завершилась тема фантазии — и в наступившей тишине вторая тема, идущая ей навстречу, (как два совершенно разных поезда — громыхающий и дикий навстречу медленному и уютному), тихая и неторопливая тема фуги стала наплывать, словно из ночной темноты на свет.