Сергей Зенкин - Листки с электронной стены

В литературном повествовании бывают знаки фикциональности, то есть вымышленности, — например, внутренние монологи персонажей. Когда нам дословно сообщают, что думали про себя другие люди, это сигнал, что перед нами художественный вымысел.

В современной полемике, особенно политической, тоже бывают подобные знаки; часто они даже употребляются наивно, то есть сами полемисты не имели в виду выдавать себя и открыто заявлять о фикциональности своей речи. Таковы, например, специфические уничижительные выражения при пересказе идей оппонента, особенно не конкретного, а коллективно-обобщенного оппонента. Когда полемист говорит или пишет, что некие несимпатичные ему люди «яростно», «неистово», «с пеной у рта» о чем-нибудь «кричат», «размахивают лозунгами» и т. п. (этот словарик легко дополнить) — то такие оценочные термины следует правильно понимать. Вместо того чтобы соглашаться или возмущаться, искать аргументов «за» или «против», лучше сразу уяснить: сам полемист точно такого нигде не читал и не слышал, подтверждать свой пересказ цитатами и ссылками не собирается. Он все это выдумал — в своих нехудожественных полемических целях.

Спортсменов чтут как героев, за них болеют как за чемпионов — буквально «заступников», «поборников» — своей страны. Они отстаивают ее честь, и их самих удостаивают высоких почестей, их победами гордятся. Ради этих побед они совершают подвиги, недоступные обычным людям, превозмогают слабость и боль, нередко рискуют здоровьем. Однако честь можно не только заслужить и защитить, но и потерять. И не поражением в добросовестной борьбе — в нем как раз нет позора, важна не победа, а участие, — но нарушением правил борьбы, применением запрещенных приемов или средств. Тогда, если спортсмены выступают как команда, бесчестие падает на всю команду (а косвенно и на доверившихся ей болельщиков), которая может быть вся наказана за проступок немногих. Бессмысленно протестовать против такой «коллективной ответственности»: ее не должно быть для простых граждан, например в уголовном суде, но спортсмены-то именно что не простые граждане — они герои, добивающиеся для себя высшей чести, а потому и ответственность на них лежит тоже особая, повышенная, героическая: один за всех и все за одного.

То же самое, когда, превозмогая слабость, боль и увечья, состязаются спортсмены с ограниченными возможностями. Их цель — не абсолютные рекорды, а честь как таковая. Их усилия означают: мы не можем физически соперничать с победителями «больших» соревнований, но морально мы не уступаем им, мы такие же герои, как они. Тогда, если кто-то из них бесчестно нарушает правила, он точно так же роняет честь всех остальных. Возмущаться суровостью их коллективного наказания, требовать им поблажек по «гуманитарным соображениям» (дескать, люди больные, им и так тяжело приходится в жизни) — значит не признавать их благородного честолюбия, унижать их спортивную гордость: и провинившихся, и невиновных, и даже их соперников, которые вообще не в ответе за чужие грехи. Это значит говорить им всем: ваши соревнования — понарошку, ваши награды — игрушечные, вашими правилами всегда можно пренебречь, а сами вы никакие не герои, а простые калеки (жестокое слово, но при таких рассуждениях выходит именно оно).

Так обстоит дело не только в спорте. Каждый житель страны не обязан быть героем, у него может быть своя частная, без высоких притязаний жизнь. Но, сознавая себя гражданином и патриотом, он до какой-то степени разделяет героическую этику, национальная честь сливается для него с личной. Частное лицо не отвечает по долгам государства, не отвечает даже за его преступления, но гражданин и патриот именно что не совсем частное лицо. Он добровольно берет на себя частицу ответственности за свою страну, гордится ее успехами и стыдится ее неудач, словно своих собственных. Если же его страна (государство) ведет себя лживо, подло и вероломно по отношению к другим, то это бесчестье падает и на него, даже если он сам никак не участвовал в таких действиях. Он не может оправдывать их всякими низкими, негероическими соображениями: говорить, например, что «так делают все» и что «мы защищаем наши интересы». Может, кто другой так и делает — но нас-то кто заставлял? А интересы, выгода не могут стоять выше чести, и спорт опять-таки очень хорошо это показывает. Спортивных побед добиваются не для «защиты интересов», и если бы спортсмены — даже самые профессиональные — состязались исключительно ради выгоды, за них никто не стал бы болеть. Спорт наглядно, специальными зрелищными средствами напоминает нам, что героическая честь (индивидуальная или коллективная) абсолютна и не знает смягчающих обстоятельств: она или есть или нет, ее можно либо сберечь, часто ценой жертв, либо утратить, погнавшись за какой-нибудь преходящей выгодой. Такова же и национальная честь, честь родины и честь патриота.

В избирательном округе, где я сейчас живу, перед входом в метро приходится пробираться через ярмарку уродов. Всюду наставлены агитационные кубы а-ля Навальный, а на них красуются физиономии очевидных, отъявленных негодяев — кандидатов в Думу. Один пугает избирателей печатными и телевизионными истериками насчет «давления агрессивного блока НАТО». Другой тоже бесхитростно запугивает своими афишами: «или имярек, или революция» (буквально); этакая логика меньшего зла, нашел с чем себя сравнить — хорошо хоть не с чумой… Третий — бывший всероссийский санитар, чьи портреты бессовестно вывешены, не иначе как в санитарно-просветительных целях, на стендах жилищно-коммунальной службы. Четвертый, с судимостью за кражу в официальной биографии, открыто заявляет, что пришел не в Думу избираться, а потроллить другого кандидата — Дмитрия Гудкова. Есть, правда, надежда, что все эти достойные граждане растащат избирателей друг у друга и дадут возможность пройти Гудкову, единственному вменяемому кандидату. Я, во всяком случае, перевел немного денег на его кампанию.

Вообще, зачем голосовать на этих выборах? Я думаю, необходимо провести в Думу хотя бы несколько нормальных, разумных и самостоятельных людей — неважно, от каких партий и по какой процедуре. Они будут там в ничтожном меньшинстве и в обычное время мало что смогут сделать, но надо иметь в виду и возможность чрезвычайных, кризисных обстоятельств: вся эта система неустойчива, и может статься, что в какой-то момент Государственной думе придется взять на себя ту задачу срочной реорганизации власти, которую решали как умели одноименный ей орган в феврале 1917 года или украинская Верховная рада в феврале 2014-го. При этом агрессивно-послушное большинство начнет метаться и истерить, не понимая, кто теперь начальник и чего он хочет (никто не помнит, как это было в Верховном совете СССР двадцать пять лет назад, сразу после августовского путча?). В такой ситуации голоса нескольких ответственных людей зазвучат со стократной силой и могут переломить ход событий. Одним словом, мы сейчас избираем не просто парламентскую оппозицию, а команду спасателей на случай катастрофы.