Наталья Богатырёва - Из породы огненных псов

— Покормить тебя хорошенько не мешало бы — начала она разговор с найдёнышем. Тамара Ивановна всегда обращалась к своим питомцам так, будто перед нею были не бессловесные твари, а вполне разумеющие человеческую речь собеседники.

Как знать! Наука, практически стоящая на пороге создания искусственного интеллекта, до сих пор ещё не раскрыла главных тайн работы мозга живых существ — собак, например, не говоря уже о человеке. Во всяком случае¸ пока ни один исследователь не может с полной достоверностью утверждать, какие именно сигналы посылает мозг собачьему уху, и как это чуткое ухо их воспринимает. Накопив массу знаний о внешнем мире, научившись моделировать тончайшие физические и химические процессы, наш современник ещё только-только подступается к некоторым секретам мыслительной деятельности живого мозга.

В отличие же от исследователей корок и подкорок, Тамара Ивановна давно пришла к твёрдому убеждению, что собаки очень хорошо запоминают звучание отдельных слов и даже фраз. Они понимают значение слитно произносимых звуков и интонаций простой речи, и даже пытаются её воспроизводить. Нужно только много разговаривать со своими жучками и тобиками — и тогда глубокий аудио-контакт будет обеспечен.

А угостить малышку и в самом деле было бы не лишним — такой несчастной и заморенной та выглядела. Тётя Тома достала из пакетика и протянула Жульке куриную спинку. Подобное лакомство в помоечных недрах попадалось крайне редко. Но щенушка хотя и подошла, и с голодным смаком облизнулась, на кусок всё же не позарилась, а только притулилась к тёплым живым рукам и снова тихонько и жалобно заскулила. Это и решило Жулькину участь. Тётя Тома схватила маленькое тельце на руки и понесла его подальше от грязной помойки, умершей мамки и пережитой, но уже миновавшей жути.

Пробираясь по осенней темноте и слякоти к дому, она убеждала себя, что берёт найденыша на первое время, чтобы приискать ему хозяина, или ещё как-нибудь пристроить собаку, что не изменит своему Рубке и мужу заодно, — в общем, говорила себе самой всё то, что говорят собачники, в очередной раз отдавая сердце и жизнь новой любви.

Понятное дело, щенка Тамара Ивановна оставила у себя насовсем. Окончательно исход дела решило то обстоятельство, что подобранный щенок был самочкой. Она считала, что в женских руках должны воспитываться самочки, и всегда держала девочек, за исключением Рубика, которого принёс в дом муж. Название «сука» не признавала категорически, считая, что люди обычное слово, обозначающее собачий пол, опошлили и испохабили.

Так для исстрадавшейся Жульки наступила полоса такой жизни, какая редко выпадает на долю полукровок и дворняжек.

Начало пребывания у Тамары Ивановны стало каким-то переворотом в сознании. Жулька вынуждена была осваивать совершенно новую, до сих пор незнакомую ей реальность. Прежде всего необходимо было постигнуть одну из самых главных загадок мира — превращение чего-то в ничто. Маленькая собака собственными глазёнками видела совершенно неживое мамкино тело (понятие неживого давно само собой пришло из подсознания), и собственным нюхом ощутила потустороннее дыхание кончины. И всё же никак не могла взять в толк, куда из привычного обихода делась мамка, — и искала её, тычась по углам незнакомого крова, наполненного совершенно другой жизнью. Всем собачьим детям, которых отнимают от матери для передачи в людские руки, приходится искать ответ на непростой вопрос, где остаются мать и мир их первых недель. Должно быть, взятые в семьи собаки находят примирение с грустной утратой, решая, что родительница перевоплотилась в иное существо.

Современному человеку, испорченному доктриной Дарвина и массой дремучих условностей, вдобавок обладающему достаточно грубой нервной организацией, трудно принять даже мысль о возможности перевоплощений. А животное, которому ведомы многие закрытые для нас истины, воспринимает переход из одной реальности с её антуражем в другую, как естественное действие, почему нет? Поэтому, попав к новым людям, оно, вероятно, начинает почитать хозяина или хозяйку за новое воплощение своей куда-то исчезнувшей звериной матери. Быть может, в этом и таится корень беспредельной собачьей преданности тем, кто стал для них новой роднёй, обожествляя её и отождествляя себя с ней.

Поначалу и для Жульки этот вопрос казался запутанным. Ведь её мама не просто осталась где-то в другом месте — она однозначно и очевидно перестала быть живой у Жульки на глазах. Перешла какую-то грань бытия, за которой и самого-то бытия нет. Она была, лёжа неподвижно рядом, там, на мусорке. И одновременно её, как живого существа, уже не было. Мамки не будет больше теперь никогда — опять приходило подсознательное, принося удушливую тоску. Тогда Жулька по привычке своего прежнего полудикого существования задирала мордочку и принималась писклявенько завывать, внося переполох в душу Тамары Ивановны.

Но пришел момент новой истины и для Жульки: она постановила для себя, что мама превратилась в тётю Тому. И мало помалу в голове щенка место сложной философии начали занимать более прозаичные и насущные вопросы.

Бедолагу теперь особенно интересовало, например, каким следует считать её нынешнее положение — хорошим или плохим? Другим — это точно, тут и думать не о чем. Но каким?

Вроде её кормили, никто не обижал и никто на неё не охотился, если не считать длинношёрстного и длиннохвостого кота Мотьку. И не хотелось думать, что сытная тягучая масса, невиданная до того на мусорке, называемая кашкой, от которой заметно надувалось ещё голенькое пузцо, дается ей с дурной целью. Как и теплая вода, в которой её почти сразу по прибытии искупали с добавлением сильно и противно пахнущей жижки — керосина, после чего Жулька перестала чесаться и ощущать присутствие в шерсти кусачих тварей. И неужели мягкое ложе — её личное! — устроенное не из травы и мха на сырой земле, а в уютном уголке из чего-то незнакомого, но тёплого, сделано было только для того, чтобы потом причинить ей боль или несчастье? Да и тётя Тома, большое ласковое существо, каких Жулька раньше не видывала, только с дрянной целью то и дело приятно поглаживала её по спинке и животику и издавала звуки хотя и непонятные, но умиротворяющие? Зачем тогда эта тётя-мама всё время норовила подсунуть приёмышу какой-нибудь вкусный кусочек вроде косточки с остатками мясца или обмакнутой в собственную еду хлебной корочки?..

— Нет, такое не считать за благо невозможно — от кормёжки к кормёжке всё прочнее утверждалась в этой мысли Жулька. И тогда в младенческой душонке сами собой поднимались горячие волны родственности, испытанные до сих пор только к мамке.