Катя Райт - Отторжение

Я реву в подушку. Я не хочу, чтобы Питер отказывался от операции и от жизни. И я знаю, что эта новость убьет маму, потому что чувствую, как она убивает меня.

Часто приезжаю сюда, на старую лодочную станцию у Моста Чесапик Бэй. Надо свернуть с дороги прямо перед въездом на мост. Там тупик. Оставляю машину на обочине и дальше иду пешком. У воды — пара старых ржавых сараев, пара колымаг и раздолбанный пирс. Здесь пахнет сыростью, машинным маслом и железом. Здесь никогда никого не бывает. Стою обычно на пирсе или, как сейчас, у самой кромки воды, и просто смотрю на мост. Огромный, он ведет как будто в другой мир, конца его не видно. Сегодня почему-то думаю о Рое Виспоинте. И что он пришел мне в голову, как призрак, который является к своему убийце! Рой учился в нашем классе. Еще два года назад учился. Он был обычным мальчишкой. Мы с пацанами считали его слабаком. Вспоминаю, почему-то, как он подошел однажды к своему шкафчику, открыл, а мне приспичило подбежать и со всей дури заехать по дверце ногой. Она захлопнулась с металлическим грохотом. Чудом Виспоинт одернул руку. Если честно, не думал, что он успеет. А еще в столовой. Как-то мы поспорили, кто первый опрокинет поднос с обедом на Роя. Ну, и в тот же день поднос стоял на самом краю. Один удар — и все высыпалось на Виспоинта. Пытаюсь вспомнить, кто был зачинщиком всего этого. Воспоминания даются нелегко. Просто это был тот же, кто стоит сейчас и втыкает в мост, прячась за мыслями о бесконечности. И почему так получается, что кто-то становится жертвой, а кто-то агрессором. Кто решает? И ведь не сказать, что у кого-то были преимущества. Мы все были новичками в старшей школе. Меня сразу взяли в футбольную команду. Но это не причина. Рой ничем особенно не выделялся — был обычным. Но это тоже не причина. Мы так доставали его, что он ушел из нашей школы. Как будто не из-за нас, конечно, но перед тем, как перевестись, он пытался покончить с собой. Наглотался таблеток, а это оказался аспирин или что-то такое. Тогда не хотелось об этом думать. Теперь хочу думать, что это было не из-за меня, но не выходит. Почему кто-то вообще позволяет себя травить? Почему кому-то приходит в голову травить других? Мне ли задавать такие вопросы…

Прихожу домой, быстро делаю себе пару больших сэндвичей с беконом, говядиной, листьями салата, майонезом и кленовым сиропом. Быстро съедаю все, запиваю соком и закрываюсь в своей комнате. Сегодня не моя смена на работе, и можно подольше позаниматься макетами. Мы почти никогда не ужинаем с родителями. Да и не завтракаем. Мама не настаивает, чтобы я спускался к ним, а отец не очень-то рад моей компании. Денег у родителей не беру, да мне и не много надо — только на бумагу, клей и новые канцелярские ножи. Когда-то — кажется, в прошлой жизни — у меня был футбол. Квотербэк, капитан школьной команды. Моя блистательная карьера по этому профилю рухнула вместе с моим положением в обществе. Мне нравился футбол, нравилось бегать, планировать схему игры. Все пророчили мне спортивные успехи, да и звезда школы — предел мечтаний, чего уж там. Отец от гордости чуть только не лопался. Но мне всегда нравилось и клеить макеты зданий из бумаги. Сидеть над трехэтажным домом ночами, выгибать подоконники и ступеньки парадных. Никогда на это не было времени, а теперь даже дверные ручки делаю. Психолог сказала, это такой уход от действительности. Сказала, хорошо, что занимаюсь чем-то мелким и кропотливым — это помогает не думать. Но на самом деле — фигня — это только провоцирует мысли. Окно за окном, каждый день одни и те же действия. Каждый вечер передо мной белый лист, с которого никогда не начать свою жизнь. Когда сделал здание Пентагона — не самое сложное с точки зрения архитектуры, но с деталями, аллеями во внутреннем дворе и окнами — мама так восхищалась. А папа только пожал плечами и больше не взглянул на него. Ему это даже как терапия кажется несерьезным. А у меня макеты по всей комнате, и в гостиной несколько. Еще несколько мама увезла в наш коттедж за городом. Сейчас делаю пражский танцующий дом. Его окна занимают меня уже четвертый вечер. Вчерашний шрам на руке ноет и то и дело задевает об острые края бумаги. Шрам — это на самом деле ожог. Такие случаются, когда работаешь на кухне в кафе, жаришь котлеты для бургеров. У меня — специально, просто, чтобы не забывать, из чего состоит моя жизнь. Такие ожоги — нормальная практика для кухонных работников. Особенно для неуклюжих кухонных работников. Но совершенно не нормальная для меня. Однажды психолог спросила, как мне удается делать такие точные макеты из бумаги и в то же время так неосторожно вести себя на работе. Пожал плечами и больше мы с ней не встречались. А еще стеклянные балконы танцующего дома — это серьезная проблема, ведь бумагу прозрачной не сделаешь. Надо будет придумать систему перемычек, а потом обтянуть все тонким гибким пластиком. Никогда не был в Праге, и поэтому потратил кучу времени, рассматривая дом на фотографиях. Сделал кучу чертежей, чтобы понять, как его сконструировать. Моя комната вообще вся завешана набросками разных архитектурных элементов.

Тим приглашает меня на вечеринку. Какую-то пафосную. Один его приятель, жутко богатый тип, устраивает праздник в доме своих родителей. Это за городом, и мне стоит немалых усилий уговорить родителей отпустить меня. Я надеваю любимое платье, нежно розовое, до колен, с вырезом от плеча до плеча. Волосы заплетаю коралловой лентой. Стою в ванной, крашусь, любуюсь на себя в зеркало и замечаю, как за мной наблюдает Питер. Вижу его отражение. Господи, он даже из-за двери выглядывает так, чтобы я в зеркале ловила только левую часть его лица!

— Потрясно выглядишь, — говорит Питер.

— Правда? — я оборачиваюсь. — Ты так думаешь?

— А то ты сама не знаешь!

— Спасибо, — я улыбаюсь и беру с полки телефон. — Сфоткаешь меня?

— Без проблем.

Фотография получается обалденная. Питеру так удается поймать свет, что блики играют на моем лице, создавая совершенно нереальный эффект.

На этой вечеринке, правда, всё вылизано до блеска. Парни все пьют виски. Никто не пьет пива, как на сборищах наших одноклассников. Девушки потягивают шампанское. Так красиво выстроены пирамиды из бокалов. Девчонки фотографирую их. Фотографируют закуски, занавески на окнах и, конечно, себя. Десятки селфи летят в сеть. С подписями и хэштегами, с геометками и самолюбованием. Тим подходит, обнимает меня сзади. Спрашивает, нравится ли мне здесь. У меня голова кружится от алкоголя, музыки и поцелуев Тима. Пальцы на руках почти немеют с приятным покалыванием каждый раз, когда он обнимает меня. Ближе к середине вечера Тим уверенно уводит меня за собой на второй этаж в одну из спален. Я смеюсь и отвечаю на его поцелуи, которые становятся откровеннее и смелее, хотя и так не были никогда скромными.