Катя Райт - Отторжение

— Может, пойдем наверх? — спрашивает он. — В мою комнату?

Привезенная еда стоит в бумажном пакете на маленьком стеклянном столике. Я чувствую голод. Я так волновалась перед этим свиданием, что с самого утра ничего не ела, только выпила две чашки кофе. Тим берет меня за руку и поднимает с дивана. Я бы сейчас съела три порции рисовой лапши с говядиной и овощами. Я такая голодная, что чувствую запах, заточенный в картонные коробки. Но понимаю, что сейчас начать есть или даже заговорить об этом было бы крайней глупостью, и покорно иду за Тимом вверх по лестнице. Ступеньки выложены матовой плиткой с восточным орнаментом, синие, зеленые пастельные тона. На стене висят картины, написанные маслом. Я останавливаюсь, чтобы лучше рассмотреть, и Тим говорит, что его мама когда-то занималась в школе живописи. Все картины оформлены в одинаковые рамки — очень красиво. У нас раньше вдоль лестницы висели семейные фото, разные, в разных рамках, но после несчастного случая пришлось все их снять, так как практически на всех Питер был со своим старым, красивым лицом, и понятное дело он не мог на это смотреть. Да и мы не могли.

У Тима в комнате такой же идеальный порядок, как во всем доме. На полках — его награды и медали, на стене — грамоты и постеры с игроками футбольных команд разных лет, и самый большой — его собственная фотография в спортивной форме — он держит шлем подмышкой и смотрит прямо в камеру. На краю стола — открытая пачка презервативов. Значит, точно все случится. Странная мысль — неужели я думала, что будет иначе. Но я ведь хочу этого? Почему-то фраза в моей голове звучит как вопрос.

— Ну что, готова? — голос Тима доносится будто издалека, будто с усмешкой.

Я киваю. Тим улыбается и быстро раздевает меня. Я как кукла старого образца, у которой даже руки в локтях не сгибаются. Это ужасно, глупо, но я не могу пошевелиться. Тим укладывает меня на кровать, целует в губы, а потом сразу тянется к столу и переходит к делу. Я не понимаю, почему, но у меня не получается быть расслабленной. Мне так стыдно, потому что я, наверное, все испортила. И что теперь Тим будет думать про меня? Когда он спросит, понравилось ли мне, надо будет ответить «да», улыбнуться и поцеловать его. Но он не спрашивает.

— Пойдем теперь поедим, — говорит он, надевая джинсы.

И потом, наблюдая, как я медленно одеваюсь:

— Ты как, нормально вообще?

Я киваю и улыбаюсь. Нормально, наверное. Только подташнивает из-за вина.

Все началось внезапно. Завертелось, как ураган. Только вместо Дороти из страны Оз за последнюю парту упала Рита Грейсон. Слева от меня. Рита Грейсон, красотка, пришла к нам в этом году. Она сразу стала популярной, закрутила с Портером, влилась в коллектив. И тут вдруг садится на последний ряд. Проходит между партами с опущенной головой и того гляди поймает чью-то нашпигованную говном фразу.

— Неожиданно, — присвистываю, окинув ее взглядом.

— Посмотрите, да ты оказывается говорить умеешь! — огрызается она.

— Вот сейчас прямо офигенно сострила! — морщусь.

Зря она так. Судя по всему, теперь крайне мало осталось тех, кто не будет складывать в школьный рюкзак каждое утро пару камней, чтобы бросить ей в спину. Этот незамысловатый вывод можно сделать уже только по стремительной смене дислокации Риты, но для меня все понятно до самых костей и туго намотанных на них жил общественного мнения.

Быть изгоем иногда очень полезно. И это мой случай. Не тот слабоватый закос под мальчика для битья, которого все травят и на которого сливают Пепси в школьной столовой. Я настоящий изгой. Такой, которого им даже травить омерзительно. Не то что слово сказать в мой адрес — даже обратить внимание стремно. Но быть тенью не так уж паршиво. В этом есть свои плюсы. Когда тебя не замечают, при тебе говорят друг другу самые сокровенные тайны, к тебе липнут сплетни и слухи, которыми старшеклассники перекидываются, как мячиком для игры в сокс. Даже не тень — пятно на стене, которое не стирается, ну и черт с ним, которое сначала круто всем мозолило глаза, а потом на него забили. И вот тогда мне открылись неочевидные плюсы моего положения. Им, всем моим одноклассникам, да и другим ученикам школы, до меня так нарочито нет дела, что они, честное слово, могли бы, наверное, раздеваться при мне и вполне свободно чесать яйца. Они треплются обо всем на свете. Поэтому мне известно, с чего вдруг Рита Грейсон съехала с передовых позиций на последний ряд.

Началось все с того, что она не дала Портеру. Да не просто не дала, а оказалась девственницей. Наша звезда футбола, ведущий квотербэк и редкостный мудак, такой подставы не ждал. А гулять с девчонкой и не трахать ее, какие бы не были оправдания, участь не для Тима. Он так параноидально боится даже намеков на подколы в свой адрес, что тут же, после этой их тупой вечеринки высмеял невинность Риты. А на следующий день поспорил с десятком парней, что трахнет ее и бросит. Такой джентльмен — просто не описать. Рита, конечно, ничего не поняла. Но не потому, что Портер сильно зашибательский актер, а просто сама она очень уж наивная. Ну и после этих их совместных выходных, когда родоки квотербэка свалили, оставив сыночку большой дом с четырьмя спальнями и забитым баром, Грейсон впархивает в класс, как бабочка, которая не догоняет, что вместо цветка на ее пути паяльная лампа. Но все на самом деле оборачивается как-то странно, потому что смолой начинают расползаться слухи о ее брате. Тим высказывается первым, и уже не остановить. Сначала Рита как будто не замечает — дня два — а потом ее цепляет очередной бомбежкой. Мало что понятно, но все презрительно перешептываются и поглядывают на Грейсон как-то неопределенно. В общем, ничего конкретного — ее брат оказывается, то ли умственно отсталым, то ли каким-то неполноценным. Я только и слышу «урод», «отвратительный», «страшный», — в общем, самые неконкретные слова, которые могут обозначать что угодно, в том числе, и не обозначать совершенно ничего. Понятно только, что с братом Риты что-то откровенно не так, и его прячут в доме.

— Как ты мог, Тим! — Рита пытается взывать к совести Портера, но напрасно.

Она не в курсе, конечно, что там, где у большинства людей располагается совесть, у этого — выскобленная жестянка. Но не стану утверждать, что это сильно его вина. Все школьные квотербэки в некоторой степени говнюки. Это как будто работа такая, профессиональный навык.

— Что с твоим братом? — игнорирует он вопрос и издевательски высокомерно посмеивается Рите в лицо. — Почему он такой, а?

— Неужели нельзя быть чуть меньшей сволочью…

Это Рита говорит уже в пол, как будто самой себе. А Портер просто увидел Питера Грейсона, когда заехал за Ритой, прямо перед той ночью, как стать ее первым мужчиной. Как-то это получилось случайно, и никто, естественно, такого поворота не планировал, но Тим тот еще жестокий сукин сын. Он не упустит возможности унизить любого, для кого найдет повод. А если унижать можно за глаза, то это просто его любимое занятие. Слабак.