Катя Райт - Отторжение

— Спасибо, что вытащил Питера, — нарушаю я молчание, — что растормошил его и… напоил, — последнее слово произношу строго.

— Да мы по чуть-чуть, — улыбается он натянуто и утыкается взглядом в пол.

— По-моему, не очень плохо все вышло, а? Как он вообще?

— Лучше, чем я думал. Алкоголь пошел на пользу, — Шон улыбается.

И снова мы пьем вино в тишине. И снова я задаю вопрос.

— Почему ты так стараешься для Питера? То есть, с чего вдруг ты так с ним сошелся? Ты ведь буквально прилип к нему. Не подумай ничего, он о тебе очень хорошо отзывается, и ему круто с тобой, но с чего вдруг?

— Ты не поймешь.

— Я постараюсь.

— Не поверишь и вообще подумаешь, что это все чушь.

— Почему?

— Потому что я сам ни фига не могу объяснить нормально.

Он наливает нам еще вина и садится на диван. Шон начинает медленно и неуверенно, как будто сам в процессе пытается понять себя.

— Когда все это в школе началось с твоим братом, я сразу прочел про него. Не понимаю, почему ни у кого из этих мудаков не хватило ума забить в инете. В общем, когда я про него узнал, меня потянуло к нему. Прямо вот так, знаешь. Ну, не то чтобы как-то не так, а в нормальном смысле. То есть, Питер — это тот, кем я никогда не стану, но кем всегда буду хотеть быть. Он — как мое отражение где-то в параллельной вселенной. Ну вот, ты уже думаешь, что я псих. Но это правда! Говорят же, что есть вторые половинки у людей. Может, что-то подобное есть и в дружбе. Просто понимаешь, что не сможешь жить, если не станешь с человеком другом, и все тут. Я ради него на что угодно готов. И когда узнал, что он сидит дома и не выходит, прямо взбесился. Понимаешь, потому что такому, как Питер и вдруг бояться мнений каких-то обычных людей! Это глупо же, неправильно как-то. Он же лучше их всех в сто раз! И еще огонь, понимаешь, мы оба… — Шон запинается, как будто пытается подобрать слова, которые никак не идут. — Ну, у нас истории похожи. Нас связывает огонь. Блин, ненавижу, так по-идиотски звучит, как будто в книжке вычитал! Но это так и есть, как тут по-другому скажешь. Не знаю, короче. Я просто, правда, очень люблю Питера. Он мой лучший и единственный друг.

— Как тебе удалось растормошить его? Мы два года бились головами о его стены, уговаривали, а ты появился, и как волшебной палочкой махнул…

— Я просто всегда говорил ему, что это не для него, понимаешь? Для меня, ради тебя. Да для кого угодно, только не для него самого. Ты же знаешь, Питер ничего не делает для себя, а ради близких на подвиги готов. Вот и на выпускной я его только ради тебя вытянул, потому что со мной там торчать радости мало.

— Почему ты так говоришь о себе?

— Потому что. Ты знаешь.

Я, наверное, слишком затягиваю с паузой, потому что Шон неожиданно продолжает. Скользит по своим словам, словно по льду, и не может остановиться.

— Я боялся все время, что ты подумаешь… Боялся, чтобы ты обо мне ничего не узнала…

— Почему?

Шон пожимает плечами, наливает еще вина себе — у меня бокал полный. Он выпивает залпом, потом смотрит на меня так пронзительно, что у меня мурашки по спине бегут табунами.

— Ты мне очень нравишься, Рита, — говорит Шон тихо, — с самого первого дня, — и целует меня.

Губы у него жесткие, но никогда меня не прошибало током от поцелуя. Я думала, это все метафоры, яркие сравнения, а это действительно так, словно пропускают небольшой разряд через все тело, и он застревает где-то между грудью и животом, и от него все сжимается.

Потом мы оказываемся в комнате Шона на кровати, и он целует меня снова. Могу поспорить, у него тоже разряды проходят по всему телу.

— Если ты не хочешь, — говорит он, — скажи.

Но я, конечно, хочу. Я только думаю, как жаль, что первый раз был с этим придурком Портером. Как бы хотелось мне теперь, чтобы сегодня был мой первый раз, чтобы никто не знал меня, кроме Шона, чтобы никто не видел меня ближе, чем он.

Рита засыпает рядом со мной. Когда касаюсь ее кожи, чувствую свои шрамы на предплечье. Значит, и Рита их чувствует. И хотя они небольшие и, безусловно, в отличие от тех, что на запястьях, скоро затянутся совсем, мне становится стыдно за них. Первый раз в жизни по-настоящему стыдно. Выворачиваю руку, чтобы не касаться порезами Риты. Впервые сейчас предпочел бы, чтобы их не было. Хочется выскользнуть, уйти, сбежать. Можно ли было мечтать о таком завершении учебного года. Не думал, что Рита даже посмотрит на меня. Черт, думаю, что очень сильно люблю ее. Но почему-то мне хочется сбежать, спрятаться и спрятать свои шрамы. Аккуратно вытаскиваю руку, на которой лежит Рита, встаю, одеваюсь и выхожу на крыльцо.

Долго сижу, смотрю в небо и думаю обо всем на свете. Мыслей, в самом деле, как звезд, и ни одну не поймать, все скопом рассыпались и мерцают, перемигиваются. Про Питера, это было честно. Сам не знаю, что меня так к нему приклеило. Просто огонь, который обжог его лицо, обжог мне душу. И поэтому, наверное, мне хочется, чтобы он жил полноценной жизнью. Ему надо учиться жить. Заново. И мне тоже. Прошлого не исправить. Не переписать того, что сделано. Следы останутся навсегда. Кто-то говорит, надо забыть, перевернуть страницу, закрыть главу. Но так не получится. Остается только выучить ее наизусть и повторять, делая очередной шаг вперед. Мне не хотелось двигаться дальше. Думаю, просто не мог. То, что случилось с Мэри-Энн, забетонировало меня в том дне. А потом появился Питер, который сам строил стену, чтобы забаррикадироваться изнутри. Нет, никогда не забуду, что сделал. Вернее, чего не сделал. Чувство вины нельзя локализовать и вырезать как опухоль — оно течет в крови. Но думаю теперь, может, смогу двигаться дальше. Думаю, если Питер правда купит себе маленькое ранчо, буду приезжать к нему, и он научит меня ездить верхом…

— Я испугалась, когда не увидела тебя рядом, — прерывает мои мысли появившаяся на крыльце Рита. Она в платье с накинутым поверх пледом.

— Не мог уснуть, — говорю.

Она садится рядом и тоже смотрит на звезды.

— Как твоя рука, Шон? — спрашивает она.

— Нормально, — отвечаю. — Врач сказал, правда, будет слабой. В общем, в футбол, наверное, играть не смогу.

— А макеты делать?

— Почему ты спросила про макеты?

— У тебя здорово выходит.

Пожимаю плечами. Не люблю, когда меня хвалят. Отвык, наверное. Раньше отец часто хвалил за успехи в школе и в футболе особенно.

— Шон, — Рита поворачивается и заглядывает мне в глаза. — Пообещай мне, что поступишь в Бостон в следующем году. Ты ведь можешь?

— Не знаю.

— Можешь! Хоть на архитектору. У тебя получится…

— Не знаю…

— Надо двигаться, Шон. Ты не можешь поставить крест на своей жизни! Я буду ждать тебя там. И еще, Шон, поговори со своим отцом. Он очень переживает. И на самом деле, он не разочарован в тебе. Он просто не знает, как к тебе подступиться…