Денис Горелов - Игра в пустяки, или «Золото Маккены» и еще 97 советских фильмов иностранного проката

Ага.

Клиент-лопух в клешнях контрабандистов. Друг в овечьей шкуре. Прятки-салочки в лабиринтах подземных гаражей. Блондинка-соблазнительница, озвученная, кстати, женой Гайдая Ниной Гребешковой. Да, идеи витают в воздухе, да, озарения разом стучатся во многие головы – но уж слишком внимателен был Гайдай к забугорной комедии («Деловые люди», скажем, – гениальная стилизация малобюджетного американского кино 30-х) и слишком идиотична схема обогащения Шефа, Лелика и стамбульских аптекарей. Везти в СССР клад, чтоб здесь его зарыть, отрыть и выручить четверть стоимости в советских рублях в виде премии – гениальный бизнес-план, Сорос отдыхает. Ясно, что клише «простак, используемый в качестве кофра для сокровищ» подверстывали к нашим реалиям – но контрабанда ценностей в Союзе была стопроцентно вывозной (как и за сколько их здесь продашь?), а это переносило действие за границу. Ну, и придумали наглую чушь про возросший интерес иностранцев к окрепшему советскому рублю (так обосновывал Гайдай сюжет в Госкино). А бриллиант на главную роль у него уже был, служил клоуном в цирке.

Тема простофили, одолевшего жуликов чистым сердцем и светлой душой, была для Ю. В. Никулина внове – а Бурвиль ей всю жизнь отдал. «Не так глуп» назывался уже второй фильм в его карьере, и фраза «У вас ус отклеился» всегда была у него наготове. Ус отклеивался, конечно, у де Фюнеса: они как встретились в 56-м на фильме «Через Париж», так и продрейфовали вместе до сияющей вершины – самого кассового французского фильма всех времен «Большая прогулка» того же, между прочим, режиссера Ури. Один суетился – другой тупил. Один жестикулировал – другой давал флегму. Один химичил, жуковал, комбинировал – другой пел в душе (ударение произвольное). Спелись настолько, что казались неразлучным дуэтом – а сыграли вместе всего-то три картины и в каждой тащили поперек Франции какой-то стремный груз. «Через Париж» – контрабандный окорок мимо немецких патрулей, в «Разине» – золотые бамперы, в «Прогулке» – сбитых английских летчиков. Прятать еду, англичан и драгоценности ради кусочка славы, свинины и миллиона – это очень, очень, очень по-французски.

Русифицировать сюжет Гайдаю удалось единственным способом. Песней про зайцев.

Франция, 1977. Mort d’un pourri. Реж. Жорж Лотнер. В ролях Ален Делон, Морис Роне, Стефан Одран, Орнелла Мути, Клаус Кински, Мишель Омон. Прокат в СССР – 1979 (25,4 млн чел.)

Убит негодяй депутат Серрано. Убит убийца негодяя депутат Дюбай. Партия воров и жуликов Пятой республики понесла первые потери, но это ничто по сравнению с пропавшей тетрадкой негодяя, в которую он заносил взаиморасчеты парламентских фракций и которая способна погубить всех воров и жуликов Франции на ближайшие пять лет. А тетрадка теперь у друга Дюбая Ксавье Марешаля, бизнесмена без определенных занятий, но со скверным характером дембеля-парашютиста. Захочет – кому надо отдаст. Захочет – кому не надо. И возьми его за рупь за двадцать.

Сыпались с платформы легковухи на крышу делоновскому «рено». Рука в перчатке прибавляла звук магнитофона. Скинутое с верхотуры тело навзничь лежало в ложбине промятой крыши «ситроена». Стреляли. Били по голове.

Все было так увлекательно, так живо, что с ходу и не опознавался классический нуар – история, как частный сыщик из низов слоняется по верхам, дерзит блондинкам на миллион, прибирает трупы и получает по голове. Всей разницы, что сыщиком движет обычно не личный, а меркантильный интерес – а Делон с депутатом навек повязаны парашютной стропой и усмирением Алжира.

Прочее, прежде всего атмосфера тотальной деградации социума, осталось в неприкосновенности. Кто убит? Депутат-паук. Депутат-вор. Депутатова жена-пропойца. Депутатова содержанка-мочалка. Почему это должно кого-то задевать, волновать и ранить в самое сердце? Вероятно, потому, что их играют тонкие и красивые Морис Роне, Стефан Одран и Орнелла Мути. А еще потому, что с одним из них Делон когда-то в горах пил третий тост не чокаясь и рыдал в тельняшку.

Фильм о сложной, полной опасностей жизни казнокрадов вызывает в России смешанные чувства. С одной стороны, здесь тоже любят Делона и жалеют Орнеллу в белом плащике. С другой – довольно сильно не любят депутатов. Двухсотлетний французский путь революций, реставраций, террора, диктатуры и кровавой пан-европейской экспансии мы прошли за семьдесят, оказавшись на исходе века в одной с ними точке полной утраты национальной пассионарности и произрастающего оттуда эгоизма, наплевизма и коррупции. Готовности спереть все, что лежит, продать все, что купят, и лечь под любую активную субкультуру – хоть под цветных, хоть под фашистов, – лишь бы не пострадал домик в Жаворонках и корова с кабанчиком.

Разница – в терпимости к злоупотреблениям. Франция 70-х, голосуя за социалистов, явно готова закрыть глаза на облико морале и посострадать любимым артистам. Делон в финале толкает зрелую речь о двух опасностях усталого социума – беспорядке и порядке. И засаживает пулю в комиссара, вздумавшего карать ворье своими средствами. В России к началу нулевых анархия достигла таких пределов, что черного правосудия давно уже никто не боялся. В самых разных местах центра регулярно появлялись говорящие циферки «19/37», а рядом для самых непонятливых: «terror». Видно было, что пишущих не проймет и красота Делона. Им явно ближе комиссар Моро – пусть и с нарочито мерзкой рожей Мишеля Омона.

Франция, 1972, в СССР – 1973. La vieille f lle. Реж. Жан-Пьер Блан. В ролях Анни Жирардо, Филипп Нуаре. Прокатные данные отсутствуют.

Где-то в Ницце одинокая дама ежедневно переодевается на пляже под розовым балахоном и плывет, высоко задрав подбородок, как все одинокие дамы. Там же у рыхлого холостяка ломается «кадиллак», и он оскорбленно рыщет по набережной носками врозь, как все рыхлые холостяки. Могло бы стать началом доброго романа. Могло и не стать.

Август во Франции – ритуальный сезон больших хлопот и мелких волнений. Сгущенное приморское общежитие сулит неудобства: детский гам за стеной, эксцентричных соседей, тормознутость привыкшей к безлюдью обслуги и нелепицы прилюдного переодевания и совместных трапез. Оно же обещает короткие и длинные приключения – разрывая традиционный круг связей. По острым горячим камням ковыляют к морю незнакомцы и незнакомки, нуждаясь в дружеском участии и сближающей ехидце в адрес окружающих. Вяканье чаек, флажковая азбука бельевых веревок с разноцветными лифами и трусами, соседские столики облегчают сближение традиционно закрытых горожан – на этой общей со зрителем улыбке понимания и строит Блан свою необязательную и все же столь милую акварельку, исподволь нагнетая атмосферу эротического ожидания и двусмысленности. Разницу открытых и закрытых купальников. Вечно надкушенное яблоко дебелой коридорной. Беспокоящий по ночам комариный зуд в комнатах мужчины и женщины, приглянувшихся друг другу днем. Наконец, мимолетно-регулярные проходы по дальней перспективе Марии Шнайдер, вот только что, в том же 72-м сыгравшей в «Последнем танго в Париже» такое, что вызывало у посвященных (всех, кроме нас) непроизвольную и простительную эрекцию.