Владимир Казаков - Воскрешение на Патриарших

«Его „Хождение по мукам“ – сильнейшая вещь. А сколько лет сейчас Полине? Двадцать семь? Нет. Когда мы встретились, ей было… двадцать три. Наверное. Значит… Сейчас ей двадцать девять, что ли? Мама дорогая. У нее же жизнь целая прошла. Ну да. Полинке маленькой второй год, наверное. А замуж? Лет пять примерно назад вышла. Вот дела. Это у меня за сорок, а дальше незаметно. Странно как. А ведь сегодня все может решиться со мной. А что именно? Зачем я встречаюсь с Полиной? Как я вообще решился на это? А Толстой молодец. И „Гиперболоид“ – отличная вещь. Не перечитывал с юности, а до сих пор помню про дачу на Крестовском острове и расщепленную лучом аппарата сосну. Что же она не идет?»

Рядом с ним на лавочке лежат букет белых лилий. Он их очень любил. И мало того, любил дарить эти цветы. Чтобы у того человека долго стоял дома густой запах белых бутонов. Игорю было приятно думать об этом запахе в чужой квартире. Рядом лежала книжка большого, детского формата «Приключения Буратино». Он в последний момент сообразил, что надо что-то подарить и младшей Полине, и купил в ближайшем киоске эту книгу. С яркими иллюстрациями. О том, что автор в бронзовом виде сидит перед ним, он сообразил позже.

Ударил колокол. Сидевшая на урне галка вздрогнула и уронила стаканчик с остатками мороженого обратно. Птица укоризненно посмотрела в сторону колокольни. Игорю даже послышалось, как она сказала: – Эх…

– Эх. Опоздала! Извини. Пробки, – перед ним стояла Полина. Она улыбнулась и присела рядом.

– Привет. Рад тебе. Очень.

– Я тоже тебе рада.

– Как младшая Полина?

– В садике. Ты не представляешь, какой это электровеник! Ни секунды на месте!

– Жуть!

– Тебе смешно… Я же вслед за ней мечусь как угорелая… А я уже старенькая тетя.

– Не смеши.

– Правда. Осенью тридцатник. Это срок.

– Какой такой срок? Ты что?

– Нет. Это правда много. Я знаю.

– Полин, выходи за меня замуж.

– Нет. Извини, но нет. Это невозможно.

– Глупый вопрос, но я спрошу. Почему?

– Сложно объяснить. Ты многого не понимаешь, не знаешь. Здесь куча причин. Я к тебе хорошо отношусь, но это невозможно.

– Ну и?

– Этого мало. Неужели ты не понимаешь? И потом, у меня же семья.

– Разведись.

– Нет. Я только недавно поняла, как мне нужна моя семья.

– Странно все это. Неужели ко мне такое отвращение?

– Отвращения нет, а есть семья, которую я уважаю, точно так, как уважаю и ценю тебя. И не надо обижаться.

– Полина, столько лет… Извини, я глупость говорю.

– Я все понимаю.

– Я же люблю тебя.

– Игорь, я не виновата в этом. Поверь. Может, я где-то не то тебе что сказала, прости. Наверное, не надо было. Я же вроде никаких обещаний, гарантий никогда не давала тебе. Да и вообще! Глупо как-то. Я правда к тебе хорошо отношусь. Но не то, не то. Понимаешь?

– Понимаю.

– Знаешь, я тебе очень благодарна за одну вещь. Ты, наверное, даже не представляешь. Не догадываешься.

– За что?

– У всех бывают минуты слабости или отчаяния, и, если ты поймаешь женщину в этот момент, то шанс привязать ее к себе возрастает многократно, но потом ей будет некуда деваться, и это еще страшнее. Понимаешь?

– Не очень.

– Не важно. Главное, что это было, и ты не сделал. Спасибо тебе за это.

– Ничего не понял. Что я не сделал?

– Не важно. Цветы мне?

– И книжка тоже. Полинке.

– Спасибо. Я побежала. Мне в сад надо. А то она его вверх тормашками перевернет. Пока.

– Полина…

– У меня все действительно очень хорошо, Игорь. Правда. Прощай.

Полина наклонилась, чтобы забрать цветы и книгу, и Игорь ощутил на щеке ее губы. В следующее мгновение Полина уже уходила. Игорь смотрел на ее уменьшающуюся фигурку так пристально, так напряженно, что даже и не понял, обернулась она или нет.

Лучи солнца продолжали вонзаться в стену храма и осыпаться на землю. Игорь видел, что от ударов где-то уже даже потрескалась штукатурка. Небесное пространство быстро заполнялось облаками. Лучи долетали до храма уже реже. Казалось, небо напряглось. И затем вдруг выстрелило. Облака промчались дальше, и майское солнце опять стало жарить. Игорь очнулся, когда зазвонил мобильник.

– Игорь, ты? Это Митя. Узнаешь? Мы с тобой встречались на неделе по поводу рукописи, помнишь?

– Конечно! Привет.

– Как ты? Нашел автора?

– Нашел. Все хорошо.

– Ну и замечательно. А у меня тоже большая радость! Ко мне Полина вернулась!

– Полина?!

– Ну да! Помнишь, я тебе рассказывал, что от меня жена уходила, к твоему приятелю институтскому? Которого нет больше?

– Да, да.

– Ну вот, я и говорю, моя Полина ко мне вернулась! Я так счастлив!

– Твою жену звали Полина?! Зовут…

– Да, конечно. Я тебе разве не говорил?

– Нет.

– Ну вот. Ты даже не представляешь, что для меня это такое!

– Поздравляю, Мить.

– Спасибо, Игорь. Скажу больше, я двойне, вдесятерне счастлив! Что у меня не одна Полина, а целых две! Теперь у меня и дочка есть, тоже Полина, представляешь?

– Дочку твоей жены Полины тоже зовут Полина?!

– Ну да! Представляешь, какой кайф! Она мне больше чем родная уже! Ну ты понял, что это девочка Андрея. Носовского. Но это уже неважно! Как я рад…

– Да. Замечательно. Поздравляю. Скажи, а твоя Полина не жила раньше в Одинцово?

– Жила.

– Полина была твоей женой, а потом вышла замуж за Носовского?

– Ну да. Я же тебе рассказывал. А вы что, знакомы?

– Нет. Да. Немного. По журналистике как-то пересекались.

– Отлично! Сейчас все немного угомонится, приезжай к нам! Обязательно. Полина наверняка будет рада. И я, конечно!

– Спасибо.

Митя говорил что-то еще, но Игорь уже не слышал его. Ему вдруг жутко захотелось спать. Веки набухли, рот исказился в зевоте, он уже почти отключался. Он попытался сосредоточиться на нахальной галке. Та уже оставила в покое стаканчик с мороженым и теперь яростно долбила пластиковую банку из-под чипсов. Зачем ей была нужна совершенно никчемная и пустая банка, было непонятно. Тряхнув головой, чтобы избавиться от сонливости, Игорь протянул руку в сторону ее добычи, но птица по-змеиному зашипела, зло отпрянула, затем схватила банку в клюв и исчезла за молодой и яркой зеленью липы.

Игорь наконец встал. Внезапно возникший ветер мягко подтолкнул его в спину. Повинуясь стихии, он зашагал к воротам. Этот небольшой сквер обрамляли ограда и ворота с настоящей калиткой, и это отчего-то очень нравилось Игорю. Он перешел улицу и зашагал налево в сторону Никитских ворот.

Он ощущал легкое и одновременно тревожное состояние внутренней свободы. Тревожное, видимо, от того, что его мозг, организм, не привык не страдать. Он был обучен переживаниям, знал эту науку досконально, назубок, знал все тайные выверты души страдающей, холил и лелеял эту пленительную боль, даже восхищался и гордился ей.