Лев Трутнев - Живи и радуйся

Мы переглянулись. Кольша медленно приложил палец к губам, всматриваясь в облыселый бугор, но там никого не было. И по опушке леса, глубоко высветленной бледным лунным сиянием, не замечалось никакого движения. Но шаги, то возникая, то теряясь, все так же четко падали на листья где-то совсем близко. И робко пробралась в мысли тревожная думка о тайных обитателях леса, о их злом коварстве, колдовстве, и сердце сжалось в легком ознобе: ну кто еще мог так громко топать и быть невидимым?! В это время какой-то черный ком выкатился из-за ближних березок, закружил зигзагами по стерне. Я осознать ничего не успел, как выстрел расколол стылую тишину, покатился в лесные чащи, оглашая своими глухими переливами уснувший мир. Живой черный ком, показавшийся мне мохнатой свиньей, со странным хрюкающим звуком перевернулся несколько раз катком и медленно пополз к черному отверстию огромной норы. Кольша дергал затвор, пытаясь вытянуть застрявшую гильзу, но это ему не удавалось. Я трепетал в избытке чувств, не зная, что делать, а неопознанный зверь явно стремился уйти от нас в нору.

Кольша, сбив солому, рванулся из нагретой засидки. Я – за ним. Мохнатый зверь резко прыгнул нам навстречу.

– Не подходи! – крикнул Кольша. – Цапнет! – Он снова рванул затвор берданки и выдернул раздутую гильзу.

Пока Кольша искал в кармане патрон, я успел охватить взглядом таинственного топтуна. Зверь скреб когтистыми лапами землю и фыркал, тряся узкой ушастой головой с белыми полосками на морде. Зад его был широкий, полушаром, с густой темной шерстью.

Снова громыхнул выстрел, и зверь перевернулся, показывая седоватое брюхо, задергал короткими, толстыми лапами. Холодная тишина снова обступила нас. В ушах тоненько звенело, билась на виске жилка, пылало лицо…

Кольша ткнул ногой затихшего топтуна.

– Здоровый барсучина! Одному и не дотянуть. – Голос его звенел от напряжения. – Неси ружье. – Он подал мне берданку. – Я его на горб поднять попробую. – С трудом захватив когтистые лапы, Кольша взвалил зверя на спину. – Пуда на два будет. Хватит нам мяса надолго.

Я не очень-то еще знал эти пуды, но видел, как Кольша согнулся под необычной ношей. От зверя шел запах крови, мочи и еще какой-то незнакомый.

С гордостью, что мне доверено ружье, шагал я за Кольшей, поглядывая на шерстистый хребет барсука, закрывшего почти всю Кольшину спину, на сверкающий диск высокой луны, на пестрый от света и теней лес, на искрящуюся от изморози траву, понимая, что барсук – добыча серьезная. Не то что утки и тетерева. А с мясом у нас не густо…

Как-то сразу накатилась зима. Снег шел больше суток, тихо и плавно кружась в черном волглом от нудных дождей пространстве, а потом враз наступило ведро, заслонив засиневшие дали куржачной дымкой.

В воскресный день дед, наточив напильником двуручную пилу и топор, позвал меня и Кольшу в лес.

– Пока снегу немного, подрежем дровец, – утягивая полушубок опояской, как бы оправдывался он за то, что в единственный выходной день гонит нас работать, – а то, сдается мне, зима предстоит морозная, и пяток березовых корней не будут лишними.

– Одевайтесь теплее, – забеспокоилась матушка, явно не одобряя дедову задумку, – на улице, хотя и не очень холодно, но не на один час идете – наморозитесь. – Она тщательно накручивала мне шарф, завязывала шапку и следила за тем, как я надевал валенки.

Ослепительное солнце играло яркими блестками в кристаллах куржака, осевшего на пряслах и заплоте, плавало в отраженных бликах снежного пространства, утекая через степь к белеющему от инея лесу. Некогда наезженный проселок к нему выделялся среди старой травы и бурьянов, чистой, будто специально расстеленной перед нами полосой – ни санного, ни человеческого следа на нем.

Кольша торил дорогу, взрыхляя пушистый, еще не успевший слежаться снег. Мы с дедом шли следом, едва за ним поспевая. Целинный снег хотя и неглубокий, но все равно вязал ноги, и пока мы пересекали широкую луговину, отделявшую деревенские дворы от лесных полян, голова взмокла, и мне стало казаться, что лес не приближается, а, наоборот, – медленно удаляется от нас. «Будто знает, что мы идем к нему не с добром, – мелькнула налетная мысль и тут же погасла. – А иначе, как же печку топить? Замерзать?..»

Наконец обметанные куржаком деревья поднялись перед нами под самое небо, сияя в лучах солнца радужными блестками. Дед стал переходить от одного дерева к другому, гулко стуча топором по их стволу, чтобы сбить с веток густой иней, и оглядывал обнаженные от снежного налета сучья, словно прицениваясь к каждой березе. Причем росплеск оседавшего инея обрызгивал его всего, и дед прикрывался воротником полушубка, чтобы колючие снежинки не попали за шиворот.

Мы с Кольшей остановились поодаль, наблюдая за дедовой ворожбой.

– Чего это он ходит от березы к березе? – обернулся я к Кольше. – Разве они не все одинаковые?

– Выбирает те, которые не пригодятся для плотницких или столярных дел – с кривизной и сучковатые.

– Ему-то зачем? Он же не столяр?

– Не нам – так другим сгодятся. В деревне без делового леса не прожить. Вот он и мудрит.

«Странный дед, – подумалось мне. – Война идет, плотники и столяры там, а он уже о будущем заботится».

– Это у него привычка от давних времен осталась, – как угадал мои мысли Кольша. – Тогда у каждого крестьянина был свой отруб, надел значит от государства, а в том наделе и пашни были, и сенокосы, и лес. Каждый хозяин отруба и заботился о своих угодьях, зная, что земля эта перейдет к сыновьям, внукам, а им жить да жить.

Возле третьей или четвертой березы дед остановился, обтоптал вокруг неё снег и поманил нас варежкой.

– Эту, пожалуй, завалим. – Он все еще оценивающе оглядывал крону дерева. – Не больно кряжистая и наклон у нее, как раз на прогалину. Давай-ка, малый, подруби немного комель с той стороны, – кивнул он Кольше. – Да пониже бери. Как говаривал мой отец, чтобы летом, собирая грибы, мошонку о пень не поцарапать. – В глазах у деда игранули смешинки, но сам он даже не улыбнулся.

Широко размахивая топором, Кольша стал крушить промороженную древесину – корье и мелкие щепки полетели в разные стороны.

– Так и глаз себе вышибешь, – высказал недовольство дед. – Топором махать тоже с умом надо, а не абы как. – Он не стал долго ждать и махнул рукой: – Хватит, пожалуй, давай пилить. – Опустившись на колени, дед кинул пилу поперек комля. – Держи! – крикнул он Кольше.

Низко клонясь, они заработали пилой, шоркая рукавицами по настывшей листве, прикрывающей землю.

Я видел, как тяжело и неловко пилить в таком положении, как туго ходит в прорезе пила, и мысленно помогал им, стараясь волевым усилием напрягать взгляд от одного пильщика к другому.