Беатрис Уильямс - За морем

— Но ведь ты мертв, — хрипло сказала я.

— Нет, любимая, — ответил он, и тут же я почувствовала, как он таким знакомым движением отвел мне волосы назад. — Я жив. Я разыскивал тебя, пытаясь вернуть обратно, пока ты не отправилась дальше, сев на этот злополучный корабль.

— Что? — Ко мне начал понемногу возвращаться здравый рассудок, и я тут же поняла, что ничто другое на свете для меня ничего не значит. — Джулиан?

— Да, милая, это я.

— Но ведь ты мертв. Где я?

— В Гавре. Ты собиралась сесть на «Коламбию» и вернуться в Нью-Йорк. Мы наконец смогли тебя поймать, и далеко не с первой попытки. Насколько я понял, ты так и не взошла на трап «Коламбии»?

— Нет. Я все пыталась для себя решить… О боже… Джулиан! Ведь это невозможно. Ты, наверно, призрак… Погоди-ка, который из Джулианов?

Он легко рассмеялся:

— Дорогая, я ведь говорил тебе однажды, что мы — один и тот же человек.

— Да, но…

— Ну ладно, я — тот, что постарше. Тот, за кого ты вышла замуж.

— Но… Артур сказал мне…

— Тшш, милая. Я потом тебе все расскажу.

— Но ведь Джефф тебя убил…

— Ну что ты, нет, конечно. Ты уже можешь двигаться? Давай я отнесу тебя в машину?

— О боже! — снова прошептала я и залилась слезами.

Я смутно ощутила, как он обхватил меня руками и поднял, прижав к себе, почувствовала, как легкой уверенной поступью он несет меня сквозь тьму. Уткнувшись ему в грудь, я бессильно рыдала, совершенно не в силах себя контролировать и подавлять слезы, как недавно на перроне. Теперь все накопившееся безудержным потоком изливалось наружу, на его рубашку и скрываемую ею живую, настоящую плоть, — и вся моя скорбь этих дней, и страх, и дикая, невыносимая тоска.

Должно быть, мы добрались наконец до машины, потому что я почувствовала, как, легко качнув, он занес меня вовнутрь, по-прежнему не выпуская из рук. Захлопнулась дверца, потом я различила, как впереди закрылась другая дверь.

— Все тут, — молвил Джулиан, и машина тронулась с места.

Мало-помалу мои рыдания и всхлипы стали стихать. Не потому, что я больше ничего не чувствовала — просто у меня иссякли силы.

— Тшш, милая, — сказал он, приникнув губами к моим волосам, — я знаю, у тебя шок. Мне очень жаль…

— Жаль? — аж дернулась я. — Не смей сожалеть. Ведь ты жив! Ты жив! Ты жив! — повторяла я, словно убеждая в том саму себя.

Это никак не могло быть сном, все ощущалось мною совсем не как во сне, однако это не могло быть и явью.

— Я жив, — подтвердил Джулиан, — и ты жива, слава богу. И я люблю тебя, дорогая. Моя храбрая и удивительная Кейт. Я жив, моя отважная возлюбленная! Моя бесценная жена! — бормотал он мне в волосы, поглаживая мне руку своими быстрыми пальцами, пока наконец от его нежных успокаивающих слов и ровного хода машины я не уплыла в сон, глубокий сон без сновидений.

Когда я проснулась, Джулиан лежал рядом со мной в незнакомой, бездонно мягкой постели. Левая рука его обнимала меня за плечи, а правая нежно гладила висок.

— С добрым утром, любимая, — сказал он.

— Ты жив, — хрипло сказала я с пересохшей глоткой.

— Да, дорогая. Жив. И всегда был жив.

Я вновь закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями.

— Ты знал. Когда мы впервые встретились тогда, в Нью-Йорке, ты знал, что это я. И это я была та самая, что… И все эти годы ты ждал именно меня?

Легкий смешок выскользнул из его груди.

— Не думаешь ли ты, дорогая, что после подобной ночи я мог, если бы пришлось, ждать хоть целую вечность?

— Я думала, что никогда тебя больше не увижу.

— Да, еще ни один воин не удостаивался таких проводов.

Я повернулась лицом в подушку и тихо, приглушенно сказала:

— Я люблю тебя.

— Милая, я не уверен, что расслышал тебя. Что ты сказала?

— Я люблю тебя.

— Хмм. Все равно из-за подушки не слышно. Что ты? «Ловлю»? Или «дурю»? Или «спалю»?

Я повернулась лицом кверху и, приникнув к его уху, прошептала:

— Я люблю тебя.

— Давай еще раз. Чтобы уж наверняка.

— Я люблю тебя, Джулиан Эшфорд, — улыбнулась я и поцеловала его в кончик носа. — И ты об этом давно уже знал.

Снова рассыпался его чудесный легкий смех. Джулиан привлек меня к себе ближе, скользнул губами по моему рту.

— Да, моя милая. Я давно это знал. И поверь мне, эти слова, сказанные твоим нежным голосом, все долгие двенадцать лет звучали у меня в ушах. И все время терзали меня, безнадежного молодого болвана, самонадеянно считавшего, будто я смогу как-то изменить ход судьбы. Оставившего позади, в прошлом, своих жену и ребенка.

Ребенка.

Я резко села в постели. Одеяло сползло до бедер, и я попутно отметила, что кто-то снял с меня старинную одежду и надел взамен прелестную шелковую пижаму. Оставалось надеяться, что Джулиан.

— Подожди минутку. А где мы сейчас все-таки?

Он снова рассмеялся, легко и счастливо, и, приподнявшись на локте, посмотрел на меня:

— Мы в номере «Крильона», дорогая. В Париже.

— Ох, — лишь выдохнула я и огляделась.

В полумраке комнаты проступали темные тени мебели, высокий, с позолоченной лепниной потолок. Шторы были плотно задернуты, и снаружи просачивался лишь очень слабый свет, хотя и было заметно, что сейчас уже день.

— Который час? — спросила я.

Джулиан глянул на часы:

— Одиннадцать утра. Ты голодна? Могу позвонить, чтобы подали круассаны и что-нибудь еще.

— И долго мы уже здесь?

— С того момента, как я спозаранку привез тебя из Гавра. Как себя чувствуешь? С виду ты как будто немного не в себе.

— Естественно, я не в себе! Я… Погоди-ка. На самом деле мне срочно нужен туалет.

— С тобой правда все хорошо? — тронул он мне спину.

— Да-да, просто… Сам понимаешь. — В голове у меня еще все шло кругом, и единственное, что я сейчас осознавала точно, — это острую потребность опорожнить мочевой пузырь.

— Позволь, я тебе помогу. — Джулиан помог мне выбраться из постели и встать на ноги. — Ну, ты как?

— Нормально. Ходить смогу. Мне туда?

Вопрос был риторический: дверь в ванную была открыта нараспашку, и я уже машинально направила туда свое непослушное, словно вытряхнутое тело под тихое хихиканье Джулиана.

В ванной, конечно, царила роскошь: огромное пространство, все в мраморе и зеркалах, пропитанное нежным ароматом фрезии. Закончив, я подошла к раковине, поплескала на лицо холодной воды и посмотрела на свое отражение — на припухшие глаза и раскрасневшуюся со сна кожу. Тронула пальцами губы, которые Джулиан только что вот целовал.

— Все это наяву, — сказала я себе, и откуда-то из самой затаенной глубины моего существа начал разливаться по душе теплый, сияющий, радостный свет.

Открывая дверь, я была готова к тому, что Джулиана уже не окажется, однако он, живой и бодрый, стоял у стола в белой хлопковой футболке и голубых в полосочку пижамных штанах, разговаривая по телефону. Взглянув на меня, он улыбнулся, подняв бровь, протянул мне руку, и я тут же за нее ухватилась.