Борис Ольхин - Осенние жаворонки

— Эх мы, золотая рота! Замерзаем. Будто в городе дров путных нету!

Его слова взбудоражили всю команду.

— Навалом дров… на каждом шагу!

— Воровать, что ль, идти?

— Так дрова же, не деньги!

— Лучше мерзнуть, выходит?..

— Вот что, братцы, я знаю один объект. А, старшина? — выделился голос бывшего разведчика Николаева. — Бревнышко можно позаимствовать.

— Далеко? — не сразу отозвался Зарайский.

— Да чепуха, два квартала…

Зарайский поднялся, сбрасывая одеяло и шинель, оглядел слабо освещенную лампочкой комнату, койки, изрубцованные морозом оконные стекла, чадящую квелой головешкой печь — и скомандовал подъем.

— Без шума, гаврики! Веди, Николаев. Ваганов, приготовишь тут пилы, топор и колун…

Мы оделись и вышли в ночь. Улицы городка были пустынны. Сквозь дымку светила луна, и звезды словно летели к земле, нагоняя на нее вселенский холод. Снег скрипел под ногами, дышать можно было только вполвздоха — так сильно обжигал мороз.

Шествие наше возглавлял Николаев; шел он, хромая, пригнувшись, а за ним гуськом мы — одиннадцать человек. В тишине прошли мы квартал, повернули за угол. Николаев впереди подал знак: «Всем стоять». Мы замерли на месте в отдаленье от двухэтажного дома, у него была разобрана крыша и сняты верхние венцы, а бревна и доски сложены в штабеля. Николаев бесшумно подошел к бревнам, наклонился. Что-то хрястнуло там, стукнуло, треск раскатился в морозном воздухе. Мы, замерев, ждали…

И вот он дал знак, и мы вразброд кинулись к штабелю.

— Р-раз-два… взяли! — вполголоса скомандовал Зарайский.

Мы вскинули на плечи длинное, метров на двенадцать, бревно и поперли. Народец под бревном был разнорослый, кто пригнулся, держа бревно плечом, кто скособочась шел, кому-то в меру было или высоко; я упирался в бревно воздетыми над головой ладонями. Слышалось натужное дыханье, и вжикал, поскрипывал под ногами промерзлый снег…

Во дворе у себя без перекура, секунды не теряя, мы взялись разделывать бревно. Азартная, скорая пошла работа — в две пилы с обоих концов резали бревно, и, едва отлетал очередной чурбак, тут же его топором, колуном — только поленья отлетывали! После метелкой расшвыряли и замаскировали снегом опилки. Две ноши дров оттащили наверх, девчатам, а остальное к себе в комнату, И вот весело затрещала наша печь, взявшись ровным и сильным огнем, раскаляя чугунную плиту, и волнами пошло от нее по застуженному нашему жилью благодатное тепло.

Долго в ту ночь не могли мы угомониться, и поутру нежились в постелях — благо дело под воскресенье было — допоздна. До того донежились, что едва не проморгали комиссию, которая сперва обследовала двор, а потом направилась к нам в комнату. Вот тут-то мы и воздали должное предусмотрительности фронтовиков: те поленья, кои пошли в резерв, были рассованы под изголовья — у кого по одному, у кого и по два.

В комиссии были наша директорша Александра Александровна, милиционер с багровым шрамом на посинелой от мороза скуле и пожилой сутулый мужчина в полушубке, в шапке с опущенными наушниками, как мы вскоре поняли — служащий райжилкомхоза. Они потоптались у порога, сбивая с валенок снег, поздоровались, и к столу прошла наша директорша.

— Вот здесь у нас живут фронтовики… и молодые слушатели курсов. Будущие специалисты сельского хозяйства.

— Ну что же, специалисты — это хорошо, — проворчал жилкомхозник.

— Я говорила вам — подозрения беспочвенны. Ну разве можно сжечь такое бревно, как вы уверяете, за одну ночь? — продолжала директорша. Но проскользнул у нее один, еле заметный, косвенный взгляд, беспокойный взгляд по низам, — а не налицо ли улики?

— Не на санях увезли бревно, потому как следов не оставлено, — талдычил свое жилкомхозник. — Два либо три человека такое бревнище не осилят. Значит, группа действовала! Поблизости общежитий больше нет. А здание на ремонте, между прочим, служебное. Спецназначения!..

— Вы так считаете? — проговорила директорша, поправляя выбившийся из-под шапочки локон, и перевела взгляд на милиционера.

Тот не торопился вступать в дискуссию. Войдя, он подвинулся к печи, потрогал горячий ее бок и потянул носом воздух. Мы напряженно следили за ним.

— А теплынь у вас, граждане, — сказал милиционер остуженным голосом.

— Лучше маленький Ташкент, чем большой Архангельск! — нахально высунулся кто-то из огольцов.

— Однако с ваших дровишек — видели мы — такого жару не нагонишь!

Возникла пауза. Тут и встал одетый по форме и строгий — гимнастерка стянута ремнем, с медалями и нашивкой, с гвардейским значком — старшина Зарайский.

— Товарищи, прошу садиться. И объясните, наконец, в чем дело?

Директорша и жилкомхозник сели у стола лицом к обществу, милиционер остался у печи.

— Бревно утащили, — сказал жилкомхозник несколько потише и стащил с головы ушанку. — Служебное здание, спецназначения…

— Между прочим, печь у нас отменная… в отношении нагрева, — обратился к милиционеру наш старшина. — Да вы садитесь, сержант.

— Спасибо, постою, — отозвался тот, все поглаживая боковину печи и принюхиваясь.

— Объясните, Зарайский, товарищам… — не слишком все же уверенно обратилась к нему директорша.

— Почему решили, что мы? — набирая силу в голосе, обратился к жилкомхознику Зарайский.

— Да некому больше! Это бревно мог утащить разве что…

— Взвод солдат? — подсказали ему.

— Ну зачем же… — замялся он.

— Когда это произошло? — нажимал на него Зарайский.

— Нонешней ночью.

— У вас что, охраны там нет?

Тиская шапку, жилкомхозник объяснил, что морозы-то нонче за пятьдесят, а женщина сторожит пожилая, отлучилась, должно быть, погреться. Поднялся и, стуча палкой, подошел к столу Ваганов. Он оперся рукой в столешницу, взглянул директорше в глаза и негромко, обходительно проговорил:

— Видите, Александра Александровна, какой комуфляж получается…

— Камуфляж, Ваганов, — поправила его директорша.

Тряхнув поседелой головой, словно несогласие выражая, Ваганов так же обходительно продолжил:

— Видите, что получается? Неважнецкие у нас дровишки — и сразу у товарищей подозрение возникло!

Директорша нахмурилась и встала.

— Ну что ж, мы примем меры… для обеспечения топливом.

Поднялся, надевая шапку, и жилкомхозник.

Когда уходили, на пороге задержался милиционер.

— Смотрите, гвардейцы, наперед чтобы, — сказал он, кивком показывая на печь. — Чтобы в пожарном отношении… аккуратнее.

Он кажется, во все проникнул. Он и на изголовья, и на потолок перед этим поглядывал, подозревая, возможно, что остатки дров мы припрятали если не в постелях, то на чердаке. В общем, ладно, что служебный долг свой он исполнял без излишнего рвения. Да и вряд ли с руки ему, тыловику, было сцепляться с нашими бойцами.